На бегу о фантастике в качестве предисловия
В этом сборнике представлены шесть рассказов, написанных в последние четыре года, а ровно четыре года назад я решил вернуться в литературу всерьёз, по-настоящему. 2018, 2019, 2020, 2021 – годы пролетели по щелчку пальцев, и оглянуться не успел, хотя, как сейчас кажется, оглядываться есть на что. Как минимум, за все публикации где бы то ни было в русских литературных журналах и на сайтах электронных литплощадок не стыдно.
И это удивительно, что вообще как-то влился в строй – я не человек тусовки, играть по негласным иерархическим правилам не особо умею. Вдвойне удивительнее, что пришёл буквально из ниоткуда, ничего ведь до этого не писал лет тринадцать. На раскачку ушло около двух лет, ровно до момента пандемии. Потом случился вязкий, депрессивный год, ушедший в песок, впустую: рабочая папка за 2020 год сохраняет два довольно объёмных рассказа и что-то ещё по мелочи. Два крупных, но, увы, недоделанных примерно на четверть текста: если их доработать, то получатся не рассказы, а повести в два-три авторских. Вот только когда доведу до ума, неизвестно…
Возвращаясь к сборнику: в жанровом отношении все включённые сюда тексты – фантастика. Но фантастика как: это не тексты, крепко сбитые классикой нехитрых фабульных схем в чёткий жанр (хоррор, фэнтэзи, сказка, космоопера и т. д.), писать такое довольно просто и скучно.
Известно, что любую фантастику двигает с места мотор фантдопущения. Вот только само оно, на мой взгляд, может быть чисто функциональным и условно функциональным. Чистая функциональность укладывается в прокрустово ложе жанра: фантдоп нужен писателю для обрамления сюжета, в котором просто происходит что-то невероятное, ирреальное. В книгах чистой функции фантастика двигает сюжет, но идейно не взмывает за горизонт в полёте к звездам. Таковы книги множества российских писателей-фантастов последних десятилетий: Лукьяненко, Дивов, Глуховский в «Метро» и другие прочие. Их тексты оригинальные, да, но особой пищи уму не дающие. Так, пожевать ради острого экшна и небывальщины, да поставить на полочку, забыв лет на -тцать.
Условно функциональное фантдопущение всегда ориентируется на что-то философское, узко концептуальное или же, наоборот, на грандиозно общечеловеческое. Фантастику такого рода прежде всего интересует психология, социология, культурология и широкий спектр гуманитарных дисциплин в целом. Для такой фантастики сюжет вторичен, но первична идея (вообще-то сама идея иногда сюжетна и ещё как, но эта тема отдельной большой статьи), а фантдопущение служит острейшим ножом для подрезывания интересующей автора идеи. Как такового жанра у условно функциональной фантастики нет, поэтому здесь много гибридного – городское фэнтэзи в футуро-ЛОРе, фольклорный стимпанк, магический слэшер и всё такое прочее. Гиковость и необычность придуманных миров ничуть не мешает глубине идейного посыла, наоборот, позволяет подсветить то, что в рамках традиционного фантастического жанра ухватить невозможно.
Мне интересна, конечно, условно функциональная фантастика, потому что она позволяет экспериментировать и размышлять над интересующими общечеловеческкими темами. В условно функциональной литературе главный герой всегда человек (даже при чрезмерном обилии чудовищ, восставших из ада мертвецов, вторгшихся на Землю инопланетян и т. д.), а двигатель сюжета – процесс изменения человеческого характера. Ну, это уже из теории литературы, где подчёркивается: не бывает литературы без выстраиваемой арки героя. Об этом же говорит, к примеру, великий фантаст современности, Стивен Кинг, в своём учебнике «Как писать книги». Просто цитата про изменение человеческого характера: «Для меня то, что происходит с героями по мере развития сюжета, зависит исключительно от того, что я узнаю о них, продвигаясь вперед, – иными словами, от того, как они развиваются».
Рассказы этого сборника относятся к условно функциональной фантастике: фантдоп я беру и примеряю прежде всего на человеке, как одёжку, пытаясь понять, – хорошо ли эта «одёжка» на нём сидит, не тесновато ли в ней, а может, наоборот, размер великоват? Как бы то ни было, результат получается не всегда предсказуемым, потому что, на удивление, оживающие в «ворде» персонажи становятся самостоятельными, норовящими убежать в сторону от предуготовленной им линии сюжета (но это, впрочем, нормально).
Что ж, кажется, обо всём, о чём хотел, во вступлении написал, и это короткая тезисная версия того, что я понял и узнал о фантастике (да и о литературе вообще) сам, – а ничего из теории, каюсь, я практически не читал и не читаю. Засим, откланиваюсь, и предлагаю гипотетическому читателю перелистнуть страницу, перейдя к рассказам сборника.
И тогда я понял(о), что раньше было со мной не так, а, точнее, и со мной, и с миром вокруг.
С миром – это первично, потому что до какого-то времени мир тебя создаёт, собирает, он тебя делает, так уж тут принято. Окружающие люди лепят личность, вне твоего согласия: даже имя с рождения, по сути, навязанный родителями не_выбор. И оно тебя тоже формирует, конструирует, нередко травмируя, ведь имя может ассоциироваться с чем-то нелепым и смешным для детей. Знаете же это: андрей-воробей или сашка-мелкая-какашка и т. д. А уж если вдобавок к имени и фамилия дурацкая, так вообще – что с этим делать? Приходится жить, преодолевая, жить в боли и в лёгкой, пока ещё фоном преследующей депрессии (тут замечу, что меня в детстве травили тоже через имя с фамилией, дразнили так: колька-буев-лошпед-хуев; вот как я рос).
Поэтому я сменил(о) имя-фамилию – это ещё, когда только начал(о) задумываться, что вообще происходит, и как надо меняться. Был я колька-буев, а стал роберт-оз. Имя в честь любимого поэта, фамилия по названию любимой с детства книги – красиво, да? В ЗАГСе, правда, тётка, ох уж эта совкового типа, слепленная по расхожему шаблону тётка, смотрела не просто иронично или насмешливо, она откровенно внутри себя хохотала над моим выбором— я видел(о) это в задорном пламени, пожиравшем зрачки её глаз. Роберт Карлович Оз? Вас ведь так будут называть теперь? От отчества не отрекаются, да и хорошее отчество, отличное, хоть отца я и ненавидел(о). И я прямо чувствовал(о) направление этой злобной совковой мысли, ничуть не перешагнувшей зассанную, вонючую песочницу хрущобного микрорайона: роберт-карлович-оз пасёт овец и коз; роберт-карлович-оз скушал на обед навоз – что-то такое наверняка крутилось у неё в голове, пока она оформляла все документы.
Но я всё же вышл(о) из ЗАГСа в тот день окрылённое. Ведь я стал(о) другим, поменялось, и вот, в паспорте, наглядное свидетельство изменения. Но я очень быстро понял(о), что, на самом деле, ни фига подобного. Смена имени-фамилии не помогла ничуть: мир вокруг оставался прежним, а я – таким же, хоть и внешне стал роберт-карловичем-оз.
