Екатерина Самойлова - Надёжно, как в швейцарском банке. Почти детективная история

…В этой жизни ценен лишь труд творчества. Труд, в далёком идеале анонимный, в котором мы ответственны лишь перед собою».

(Николай Константинович Рерих устами Святослава Николаевича)

Эта история началась в 1990 году, в парижской квартире Ирины Иловайской-Альберти. В обыкновенной квартире, в доме, который мог быть и в Москве, и Ленинграде. Одно только своеобразия квартиры – в ней были и издательство, и типография еженедельника газеты «Русская мысль». Ирина Алексеевна возглавляла все это хозяйство. Мы (моя жена Марина и я) были в гостях у Ирины Алексеевны и за чашечками чая хозяйка предложила нам что-нибудь написать в газету – там, в очередном номере было свободное место. Пока мы с Мариной раздумывали, что, бы написать в в «Русскую мысль, нас выручила соотечественница Наташа Савельева, корреспондент «Учительской газеты», гостившая у Ирины Алексеевны и сейчас сидевшая напротив меня за столом. С Наташей мы небыли знакомы и не успели сказать друг другу, ни одного слова. «Евгений Васильевич… Расскажите нам о своей тете, чье имя носите… последнем секретаре Рильке!» Мы с Мариной переглянулись, ибо только что вернулись из Швейцарии, побывали и в квартире Евгении Александровны, и на могилах моей бабушки Надежды Ивановны и тети. И, действительно, я уже собирался написать о тете, вернувшись в Москву, но пока четкого плана – с чего начать советскому читателю рассказывать о дочери «врагов народа», сбежавшей с матерью, бросивший пятилетнего сына, когда в России начиналась революция и страна стояла перед мировой войной?

Распад семей Черносвитовых начался до войны. Бабушка была далеко не первой, кто «поделил» детей и уехал из России. То, что в России тогда происходило и что еще должно произойти, заведомо, как в осколках зеркала, формирующих чудовищное зазеркалье, отражалось в отношениях двух семей помещиков тульской губернии (имение Щучье и имение Карники), и разбросанных по ярославской и тульской губерниям семьях Черносвитовых. В «кровавое воскресенье», которое проходило в Тульской губернии, крестьяне утопили «красного попа Черносвитова» в реке Осетр – гнали его от церкви в Туле до имения в Щучье. Замечу только, что близкая подруга Надежды Константиновны Крупской, член ЦК РСДРП Софья Николаевна (Луначарская, Смидович) была в классовых враждебных отношениях с родней, отказавшись письменно от дворянского происхождения, сделавшая себе новые метрики крестьянского происхождения, как раз в 1913 году. Избиение мужчин Черносвитовых началось в 1918 году, после ареста ярославского Черносвитова, Кирилла Кирилловича, единственного депутата царских дум всех созывов, члена Предпарламента, основоположникам с графиней Софьей Паниной партии «врагов народа» – кадетов, эмиссара Колчака… Моего деда, отца Евгении Александровны, крестьяне забросали возле имения камнями, он умер от ран на третий день. Так, мой отец в 11 лет стал бездомным. На работу кучером на Каланчёвку устроил его бывший крепостной Черносвитовых, проживающий с многодетной семьей в Москве. У него отец позаимствовал и анкетные данные. И в советское время, даже после ВОВ, в некоторых документах отец числится как «Виктор», с отчеством «Петрович» – так именовали всех кучеров на Каланчевке. Но места в московской квартире Петра Яковлевича Черносвитова не нашлось. Папа в 11 лет оказался на улице. Перевернутая телега несколько лет была моему отцу круглый год крышей над головой. Удивительно, но папа сохранил все трудовые книжки того периода.

…Я много раз по разным причинам возвращался к биографии Василия Петровича Черносвитова, моего отца. Вот, к примеру, листочек из автобиографии нашей родственницы, помещицы из Щучье, которая тоже пошла на разрыв семьи – с двумя сыновьями покинула Россию перед революцией – знаменитой Марии Васильевны Черносвитовой (читай Александра и Марина Черносвитова – «Она создала Русский Дом», в еженедельнике «Кто есть кто?»).

Из автобиографии рода Черносвитовых, Марии Васильевны Черносвитовой.

Мария Васильевна Черносвитова – многие, высланные Лениным заграницу философы и писатели благодарны Марии Васильевне.

Я не раз писал о своем отце. А, вот о его сестре, чье имя ношу, написал еще только один раз в журнале «Грани» – «Ницше, Рильке и Россия».

А, ведь я, ношу имя свой тети! Она просила моих родителей, сразу, как я родился, усыновить меня, ибо, никогда не была за мужем и не собиралась (она очень стеснялась своего «уродства» – анкилоза правого тазобедренного сустава в результате костного туберкулеза). Марина Цветаева, с которой у тети отношения не получились из-за завещания Рильке – оно было отдано не Марине, как великая поэтесса ожидала, а секретарю, моей тете, называла мою тетю «хромоножка из трущоб Достоевского».

В первые месяцы, как я родился, тетя, рискуя, приехала в Москву с чужими документами в качестве гида туристической группы и уговаривала моих родителей отдать ей меня. Но, родители и слышать не хотели – они уже похоронили двух детей – Светочку и Славика…

Я постепенно и скрупулезно собирал материала для книги о Евгении Александровне, моей тете, талантливой писательницы, переводчике – перевела на французский и немецкий язык Гоголя, Чехова, Толстого. На русский язык Рильке. Интересные в жизни бывают «случайности». Так, мои родители умерли в доме, в трех шагах от перенесенного дома Спиридона Дрожжина – учителя Рильке русскому языку. Эту книгу я пишу в этом доме.

К тете мы с Мариной, ставшие перед распадом СССР выездными, поехали наудачу. С замиранием сердец поднимались пол широкой деревянной лестнице (см. фото ниже) к квартире.

Евгений Васильевич Черносвитов у входа в свой родной дом. Швейцария. Женева.

Евгений Васильевич Черносвитов у ворот банка, в котором находился сейф его тёти, Евгении Александровны. Швейцария. Женева.

На звонок нам открыл дверь пожилой мужчина. На хорошем русском языке спросил, что нам нужно, а потом сам себе и ответил: «Раз пришли прямо в квартиру к Евгении Черносвитовой, значит, скорее всего, ее родственники!»

Мы быстро сошлись, познакомившись в столовой за рюмками бужеле.

Швейцарский друг и земляк, академик Виктор Васильевич Захаров.

Он оказался известным физиком, часто работал в Дубне, Похвастался, что у него замок совсем недалеко от Гольфстрима. Еще он сообщил, что сейчас собирается в Москву налаживать в России мобильную связь. Еще он оказался заядлым кулинаром. И после продолжительного спора согласился со мной, что «тала» и «строганина» из красной и белой рыбы качественно разные вещи. И так разгорячился, что заставил ему «дать пять», что мы вместе напишем кулинарную книгу о тале и строганине… Мы почти подружились, но на сердце было неспокойно – в огромной квартире стояли пустые книжные шкафы. Да и мебели, собственно, не было. На вопрос Марины «где книги и вещи?», Виктор Васильевич заметно покраснел и «отмахнулся»: «Ваша тетя числилась в безродных… когда в Швейцарии умирает русский безродный, кое-что забирает церковь, вещи сжигают во дворе дома, а книги продаю по франку за штуку… я несколько штук купил, увез домой…» У кого Захаров купил книги, какие книги, русских классиков, которых тетя успела перевести и издать на немецкий и французский языки?.. Видя наши с Мариной недовольные лица, Виктор Васильевич посоветовал обратиться в церковь.