[1.]
- Луиза, куда ты положила мои тёплые чулки? Мы с Ханной никак не можем их найти! Луиза, да отзовись же, что за глупые выходки!
Я раздражённо захлопнула роман, который читала, привычно запихнула его под матрас и только потом, придав голосу необходимую строгость, громко ответила:
- Тётушка, вы зачем вышли из гостиной, в коридоре довольно холодно и сквозняк! А ну-ка, быстренько вернитесь к камину!
С этими словами я вышла из своей комнатки, расположенной на самом верхнем этаже, который честнее было бы назвать чердаком, и быстро спустилась по скрипучей лестнице. Тётушка Берта предсказуемо обнаружилась в коридоре, а её седые кудряшки, уложенные в старомодную причёску, воинственно подрагивали.
- Луиза, я уже два часа не могу найти свои тёплые чулки, а ночью будет мороз: у меня ноет левая нога, а это, ты же знаешь, всегда происходит к морозу! А тебя нигде нет и дозваться невозможно! И при этом в комоде нет ни одной пары! А ведь были и из овечьей шерсти, и с козьим пухом, и те полосатые, что прислала кузина Генриетта, и…
- Тётушка, - я привычно остановила бесконечный поток жалоб и уточнила, - вы в каком комоде искали?
- Что значит — в каком? - тётушка сердито на меня посмотрела. - В том, где лежат все тёплые вещи, в каком же ещё?
- Но вы же сами велели перенести все тёплые чулки в тот комод, что стоит в дальней кладовой, потому что запах лаванды, которой мы их переложили от моли, вызывал у вас приступы головокружения.
- Да? - тётушка на несколько секунд задумалась, но решительно тряхнула кудряшками. - Не было такого! Запах лаванды, чтоб ты знала, один из моих самых любимых. Так что я точно не стала бы из-за него приказывать переносить вещи. Не выдумывай, Луиза!
- Давайте посмотрим? - предложила я спокойно, так как за те четыре года, что мне довелось прожить у тётушки Берты, я давно привыкла к её капризам, мнительности и жалобам на всё и всех.
- Ты что, считаешь меня слабоумной старухой? Не стану я ничего смотреть — вот ещё не хватало! - рассердилась она и, гордо выпрямив спину, удалилась в гостиную, не забыв рассерженно хлопнуть дверью.
Через несколько минут в коридор выскользнула Ханна — горничная тётушки — и ободряюще мне улыбнулась.
- В каком комоде теперь чулки, мисс Луиза? - шёпотом спросила она, и я вспомнила, что как раз в тот день, когда произошла незапланированная миграция тёплых вещей из одного комода в другой, Ханна отпросилась к рожавшей племяннице.
- В дальней кладовой, - я махнула рукой в нужную сторону, - чулки во втором снизу ящике. Только повесь их проветриться, они наверняка пропахли лавандой.
Горничная благодарно кивнула и поспешила в указанном направлении, бесшумно ступая войлочными тапками: тётушка настаивала, чтобы все кроме неё носили обувь на мягкой подошве. От стука чужих каблуков у неё начиналась мигрень.
- Луиза! Луиза! Куда ты опять пропала? - послышался из-за двери голос тётушки, и я, глубоко вздохнув, вошла в жарко натопленную гостиную.
- Слушаю, тётушка, - я остановилась неподалёку от кресла, в котором устроилась моя пожилая родственница, опекающая меня после безвременной смерти родителей. Мне оставалось прожить у неё ещё год, так как по завещанию, которое отец составил, видимо, будучи в хорошем подпитии, я вступала в права наследства только в двадцать пять лет. До тех пор мне надлежало жить у ближайшей родственницы, госпожи Берты Бэллмейн, и всячески заботиться о ней. Всё это время она получала проценты от суммы, составляющей моё наследство, и выражались они в не очень большой, но вполне симпатичной цифре.
Не могу сказать, что моя жизнь в доме тётушки была беспросветно тяжела, как у какой-нибудь сказочной героини, нет. Меня не нагружали грязной домашней работой, переложив на мои плечи обязанности, скорее, экономки, нежели служанки. Хозяйство у тётушки было небольшое, дом по столичным меркам — скромный, пышных приёмов она не устраивала, так что я легко справлялась с поставленной передо мной задачей. Слегка усложнял жизнь непростой характер госпожи Берты, но и к нему можно было привыкнуть и притерпеться. Что я, собственно, и сделала.
- Луиза, - тётушка вперила в меня пристальный взгляд блёкло-голубых глаз, - у меня для тебя приятная новость.
Услышав это, я почувствовала, как где-то внутри заныло от нехорошего предчувствия, ибо представление о том, какую новость считать приятной, у нас с тётушкой было диаметрально противоположным.
- Ты ведь наверняка помнишь господина Пидвика? - тётушка внимательно следила за моей реакцией, и подозрения насчёт «приятной» новости окрепли.
- Разумеется, - осторожно ответила я, - очень достойный пожилой господин. А что, с ним что-то случилось?
- Ты меня вообще не слушаешь, Луиза! Я же сказала, что новость приятная, а если бы с ним что-то случилось, разве она была бы такой?
Я придерживалась совершенно иной точки зрения, так как господин Пидвик был человеком крайне неприятным, с какой стороны ни посмотри. Даже дочь, которую он воспитывал, как говорили, в строгости и послушании, сбежала от него с первым попавшимся коммивояжёром, наплевав на деньги и репутацию, лишь бы быть подальше от «любящего» отца.
- Так вот, - тётушка как-то игриво посмотрела на меня, и дурные предчувствия взвыли в полный голос, - господин Пидвик просил у меня твоей руки, и я, разумеется, ответила согласием. Это прекрасная партия, Луиза! Поздравляю тебя!
- Моей руки? - зачем-то переспросила я, пытаясь осмыслить выданную мне информацию. - А меня никто спросить не хотел?
- Ох, Луиза! - тётушка махнула рукой, а кудряшки бодро подпрыгнули. - Да кто же в таких делах молодых девушек спрашивает? Что вы можете понимать в жизни?
- Напомните мне, тётушка Берта, господину Пидвику сколько лет? - волевым усилием подавив желание впасть в истерику, спросила я. - Шестьдесят уже стукнуло?
- Ну что ты, - тётушка с упрёком посмотрела на меня, - эту замечательную дату мы будем праздновать только в следующем году. Кстати, тебе придётся постараться к этому моменту подарить супругу наследника. Это будет великолепный подарок к юбилею, ты не находишь?
- Наследника? - снова переспросила я, справившись с тошнотой, накатившей от таких захватывающих перспектив. - В шестьдесят лет?
- А что тут такого? - пожала плечиками госпожа Берта. - Вон, Ханна говорила, - тут она понизила голос и зачем-то огляделась, - что он служанкам до сих пор проходу не даёт, проказник!
И тётушка смущённо захихикала, прикрыв лот ладошкой.
Прекрасно! Просто восхитительно! Меня собираются выдать замуж за шестидесятилетнего шалунишку, зажимающего по углам горничных и прачек. Потрясающе! И самое ужасное в этом то, что моё желание или нежелание не имеет абсолютно никакого значения. Тётушка как опекун может распоряжаться моей жизнью по своему усмотрению, и никакие жалобы и никакие стряпчие мне здесь не помогут. Разве что прямой запрет короля, но где я, а где он...
