Я оставил свою жену и ребёнка в доме, что уже ярким пламенем сгорает дотла за моей спиной. До этого я изо всех сил ударил беременную даму в набухший живот. В одно мгновение она потеряла дитя, которое должно было явиться на свет, и сознание, когда её голова ударилась об пол. Чтобы она не очнулась, я сломал ей шею резким ударом ногой, но на этом всё не кончилось. Силой я заставил плачущего и скованного страхом сына смотреть, как я получаю удовольствие. Я проник в неотзывчивую, но ещё горячую плоть жены, и совсем скоро из её промежности вытекло моё семя. Жалкий, ничего не понимающий отпрыск лишь отвернулся от меня, кричал и рвался убежать. Я не дал ему уйти – оставил наедине с матерью, которую он так любил. Взяв верёвку, я плотно привязал его голову между её ног так, чтобы мальчик при каждой попытке открыть рот мог наслаждаться сладко-солоноватым нектаром. Теперь, после смерти моей дамы, он вкусит плод мёртвого дитя, что вскоре вымоет кровью прямо к его глотке. Плод, который он сможет ласкать маленьким языком, смешивая на его рудиментарном тельце моё семя и мамины соки.
Такое сладострастное завершение жизни моей семьи желала Она – прекрасная богиня похоти. Мы, Молохтеосы, как и многие люди, были для неё лишь несовершенством, ересью. К сожалению, один лишь я сумел произвести на неё должное впечатление, когда вломился в чей-то дом и осквернил тело младенца. Я стал человеком, достойным попасть после смерти в Нагие земли госпожи. Конечно, никто из родных не понял моих намерений и не хотел покидать этот глупый сон, в котором мы живём. Настоящая жизнь начнётся только тогда, когда Она освободится из оков и уничтожит всё вокруг. Разве нужно объяснять, почему этот мир должен рухнуть ради вечной любви и страсти? Нужно ли говорить о воле Госпожи? Только исполнять.
Я нисколько не думаю об агонии отпрыска и гниющей шлюхи в костре дразнящего пламени, ибо с Ней они уже. С их уходом из моей жизни я стал наконец-то свободен от свинцовых уз, что раньше связывали меня, не давали жить. Я больше не тот человек, что был раньше. Я примерю на себя новый облик, исполню новую роль, и, воплотив их, стану тем, кем должен был быть всегда. Я сделаю всё. Ведь жизнь сводится к одной конечной сути, знанием которой люди обязаны быть преисполнены. Иначе они узрят ничтожный миг бездны прежде, чем осознают истину. Ясность её не должна быть замутнена пустыми развлечениями и слепым существованием.
Узреть лик моей Госпожи дано лишь таким же избранным, как мне. Для глупой серой массы это божественная роскошь. Но эта масса всё равно окажется перед её ногами. Я сделаю так, что люди познают страсть Госпожи и её бесконечную любовь. Пусть для всех еретиков грядёт немедленное очищение. Ибо Мелизия ждёт нас всех в своём сладострастном измерении.
***
Не боясь быть придавленным домом, чьи тонкие сваи могли в любой момент обрушиться, я пригнулся и прошёл под ним в мутные и густые воды. Воды, от душного смрада которых меня рвало, ибо состояли из мочи, толстых слоёв фекалий и прилипшим к ним дохлых мух. Глубоко на дне, в которое я погрузился с головой, на скользких камнях я нащупал украденное мною снаряжение, необходимое для исполнения отведённой роли – найти Мелизию, освободить её и всех людей мира от тлена никчёмной жизни.
Из воды я вытащил давно прогнивший меч, часть лезвия которого откололась при осаде храма. Также я достал рыцарские латы. Они уже давно проржавели и покрылись заплесневевшим мхом, но всё ещё могли послужить великой цели. Снарядившись, я отправился на поиски моей Госпожи, сладкой как первое проникновение в тугое лоно новорождённого ребёнка. Мой путь лежал через смятенный мрак запустелого леса, стоявшего на смердящих отходах зыбучего болота. Его уродливые деревья выросли на костях людей, умерших от моих рук. Больная листва шуршала под вялыми потоками ветра. Он словно нёс с собой все самые мерзкие проклятья. Но лучше бы он направлял их на утопленников, которые пытались противостоять великой миссии. Теперь их внутренности, дерьмо и гной с упоением пожирают черви.
Не успел я отдалиться от обваливающегося кострища, как вдруг из-за ивовых стволов вынырнула толпа. Люди были вооружены фермерскими инструментами и прикрывали носы, в которые нещадно били отрыжки болотных газов. По коническим капюшонам и испачканным в грязи белым робам, я сразу понял, кто это. Последователи Святого Коласи, как себя заносчиво называли эти люди. На деле же они лишь кучка тупых крестьян, возомнивших себя чем-то большим: пьянчуги, бьющие своих жён, пристрастившиеся к опиуму наркоманы и плевавшие на всех нищие.
Предвкушая кровь, я облизнул потрескавшиеся губы и угрожающе наводил на каждого обрубок меча. При виде клинка их и без того кривые морды исказились в страхе ещё больше. Последователи Коласи, которые никогда не участвовали в битвах, задрожали и попятились назад. Но стоило выйти вперёд их архислужителю, как кучка людей вспомнили об отголосках смелости и возомнила себя элитным войском бога.
– Эй, Силт Молохтеос! – хрипло прокричал мне архислужитель в украшенной золотом робе и надменно приподнял голову. – До ушей нашего лика непорочного дошла весть о твоих бесчинствах! Бесчинствах токих гнусных и чудовищных, шо сам Святой Коласи показал перстом своим но таго, кого надобно покарать! Ты оскорбил и прогневал бога! Это грех! Тя, еретика, с воспеванием Мелизии связывают, и потому без прощения на костре испепелишься! Токая воля Коласи!
– Нет вины в моей епитимье, а свита твоя ничуть не лучше меня, ибо под её масками чистоты и непорочности скрывается первородный грех! – прогорланил я, нисколько не понимая бреда, который нёс проповедник. Того же мнения и он был обо мне.
– Паства моя! – вытаращив глаза, вскрикнул покрасневший от гнева человек и указал на меня костлявой рукой, усеянной бородавками. – Знаю я, шо убивать не положено токим невинным людям как вы. Но если дело за бога, то можно всё, шо угодно! Давайте мы сего грешника покараем, поскольку воздастся терпящему в лучезарном царстве Коласи!
Как только приказ был оглашён, в пустых головах последователей инквизиторским огнём зажглось безумие, граничащее со слепой самоуверенностью. Перед их глазами стоял образ Коласи, ради которого они хотели убить любого, кто встанет на пути бога. Лёгкой поступью они двинулись в мою сторону по хлюпающей скользкой грязи. Меня же словно бы спустили с цепи, как бешеного пса, готового загрызть даже хозяина.
