Низину, – ту, что за посёлком, – застелило к утру лёгкой матово-белёсой пеленой тумана. Глядя с бугра, кажется, будто тот, вместе со всеми постройками и насаждениями, уместившимися на его приплюснутой верхушке, словно плывёт над этой пеленой, тянущейся до пределов всего обозримого сквозь предрассветный сумрак пространства. Тихо. Изредка крохотная птичка какая-нибудь встрепенётся своим тоненьким голоском… и вновь тишина.
Хоть до восхода далеко ещё, а дед Архип уже на ногах. Не спится ему: то ли в силу привычки деревенской вставать ни свет ни заря, то ли ввиду возраста своего преклонного. Из комнаты в комнату шаркает мелкими стариковскими шагами по тишине безучастной. Тянутся медленные мысли и долгие воспоминания, такие же давние и неповоротливые, как и он сам. Неторопливо, будто нехотя, вяжется петелька к петельке нить времени, соединяя минуту с минутой в часы. Изо дня в день теперь для него так – пора знать пришла, что спешить некуда стало…
Сквозь стекло оконное видно: как небо, всё отчётливей выделяясь из общей серости, постепенно светлеет, а по линии горизонта, показавшейся сквозь рассеивающуюся муть тумана, разливается, становясь шире и больше, бледно-оранжевая полоса рассвета. Солнечный свет, возвращая округе её краски, тёплыми лучами сгоняет прочь влажную прохладу весеннего утра. И весь мир, стряхивая дремотную невнятность пробуждения, готовится приступить к заботам грядущего дня.
У деда Архипа ныне на всякий из дней забот не шибко много – не то, что прежде. И на пенсии уж не первый десяток лет, и хозяйства ныне того нет: куры да утки – вот и вся живность (пёс с кошкой само собой не в счёт). А доселе, всего-то несколько годов назад, помимо птицы, которой поболе против теперешнего было, содержались ещё и поросята, и овцы, ну и конечно коровка (как же без неё). Прилично, – что и сказать, – животины на подворье водилось. Лошади лишь не имелось. Да она, – своя собственная, – деду Архипу и не надобилась, поскольку он конюхом в колхозе работал. Так, что когда требовалось, мог запросто взять нужную ему лошадёнку – ну дабы огород вспахать, или сена привезти, или по другим каким делам хозяйским.
Нелёгок крестьянский труд – с утра до ночи в хлопотах, иной раз и присесть некогда. Но, однако, как-никак справлялись. И не то, чтоб дед Архип чрезмерной деловитостью отличался – наоборот слыл смирным и тихим (жена в семье главным образом верховодила), или в работе особо упорствовал – этому увечье ноги, на войне полученное, мешало. Но раньше и у них с бабкой силёнок больше было, и сын с дочерью помогали – так что жили в достатке. Нет, не зажиточно, но без нужды. Всё как у людей – не больше и не меньше. Этак, глядя друг на дружку, и живут на селе.
Нынче, правда, смотреть особо не на кого. В посёлке, и дотоль не шибко многолюдном, домов вдвое поубавилось, да и в тех почитай одни старики остались век свой доживать, подобно деду Архипу с бабкой его. Оно, конечно, жаловаться особо не на что, но как-то одиноко уж совсем стало. Сын их лет двадцать назад из жизни ушёл, по бессемейности своей потомства не оставив, а дочка – в городе устроилась. Как уехала туда в техникум учиться, так там и осталась: замуж вышла, детишками обзавелась. Поначалу и сама она, и внучки навещали довольно часто. Теперь же дочь раз в два три месяца проведать приезжает. Но она хоть по телефону регулярно звонит (и то ладно), а внуки подросли – и вообще носу не кажут. Некогда им, заняты: постоянно дела… дела у них какие-то. Ну, видать времена такие быстрые настали, вон не то что столетие, а тысячелетие новое началось… Так-то оно так, да только старости новшества без надобности – она прошлым богата. Вот и невдомёк деду Архипу: откуда манера жизни неугомонная такая взялась, у него-то в быту всё по-прежнему размеренно и неторопливо. Что просто то и понятно, а всякие сложные мудрёности для него будто в другом, чуждом ему мире существуют. Да как иначе – ведь все годы свои провёл он в обыденно привычных трудах и хлопотах, при которых один день с другим схож.
Таким намечался быть и этот день. «Вторник по календарю вроде… да, точно вторник, ибо воскресенье позавчера минуло…» – так сосчитал дед Архип, сидя у себя во дворе и радуясь приятной погодке: ясно (ни облачка на небе), сухо (за неделю бездождья землю подтянуло, убрав грязные лужи), тепло (не жарко, а именно – тепло)… и воздух по-весеннему лёгок и чист.
Время, надо думать, к полудню приближалось, когда услышав шум мотора, дед Архип разглядел, движущуюся вдоль единственной улочки посёлка, легковую машину. «Верно к кому-то из соседей», – решил он. Но нет, тёмно-зелёный уазик (так он марку автомобиля того определил) с непривычным, – белым по чёрному, – номером, подкатил к его дому, остановившись напротив калитки. В полном недоумении наблюдал дед Архип, как открыв дверцу, из машины выбрался военный: чуть постарше среднего возраста, высокий и немного полноватый, в куцей форменной куртке на молнии, при фуражке с верхом высоко задранным… на плечах погоны майорские.
Взвился на чужака ретивым лаем, выскочивший из-под дома, пёс, службу свою хозяину показывая.
– Фу! Фу! Ишь ты разошёлся! – утихомирил его дед Архип, не отрывая взгляда от майора, который открыл калитку и, промокая платочком потный лоб, шагал к дому.
Дойдя до крыльца, на котором расположился дед Архип, гость оценивающе поглядел на пса, поняв, что пакостей от того ни каких ожидать не стоит, перевёл взгляд на деда Архипа и, широко улыбаясь, спросил:
– Архип Степаныч?
– Ага, так…
Майор представился, указав, что он военком районный, прокашлялся, а затем немного смущённо, и потому видимо не совсем складно, сообщил:
– У меня для вас, Архип Степаныч… новость… Хорошая… – Запнувшись, обвёл взглядом двор и предложил, всё так же улыбаясь: – Может быть лучше в дом зайдём?..
– Ага… оно, конечно, так… – словно очнувшись от оцепенения, засуетился дед Архип, приглашая пройти в своё жилище.
На кухне, в первой за верандой комнате, бабка – жена Архипова уже встречает, вопросительно в лица заглядывая.
– Здравствуйте, – поздоровался военком, коротко представившись и ей.
Та, ответив лёгким кивком головы, растеряно молчала.
После паузы небольшой (для солидности вероятно сделанной), сообразив, что не зачем дальше тянуть, ставя тем самым стариков в неловкое положение, майор перешёл к делу: вынул из нагрудного кармана лист бумаги и, придавая своему голосу торжественность, зачитал:
– Архип Степанович, имею честь сообщить вам… в архивах отыскался документ от марта тысяча девятьсот сорок пятого года на представление вас к ордену Славы третьей степени, – Заметив, что никто из стариков (ни сам Архип Степанович, ни супруга его) всего сказанного им до конца не поняли, опять в улыбке расплылся и, стараясь донести суть, подсказал: – Так сказать… награда нашла героя.
