Одухотворённая — это не про меня. Мама была такой. Я помню, как на её протянутую руку, поднимаясь из высокой острой травы, слетались сотни светящихся крупинок — тистов. Мама улыбалась, сияли её глаза, а лицо... одухотворённым было, иначе не скажешь.
А я вот другая, как и моя любовь к Браусу: жёсткая, что ли, прямолинейная. Как папа...
Воспоминания о родителях сбивают, и я, спохватившись, сосредотачиваюсь на другом. Поляна напротив — я за ней должна следить.
Набрасываю на голову тёмно-зелёный капюшон, туже затягиваю завязки и присаживаюсь на корточки так, чтобы большие, широкие листья кустов надёжно меня спрятали от посторонних глаз. Дотрагиваюсь до рукоятки бластера в кобуре, пристёгнутой к бедру. Я готова.
Окружающую меня тишину нарушает ровное гудение. Сначала оно едва уловимо, затем усиливается, но не настолько, чтобы оглушать. Подняв голову, вижу, как небольшой звездолёт сначала зависает над поляной, а затем уверенно приземляется. Морщусь... Не люблю технику — искусственная жизнь не по мне. И если уж пользуюсь ею, то лишь в случае крайней необходимости.
Я внимательно наблюдаю, а люк шуршит, открываясь, и, словно стальной язык, разворачивается гладкий трап. Ещё мгновение — и на нём появляются двое. Первый уже не молод, но ещё не старик. Просто в возрасте. Овальное лицо, длинный прямой нос, небольшие глаза, волосы густые, чуть вьющиеся, тёмные, но даже на расстоянии в них видны фиолетовые переливы. Значит, милнарианин.
Второй значительно моложе, и я не понимаю, какой он расы. Волосы серые, словно пеплом густо посыпанные. Он пониже своего спутника, но держится ровно и уверенно. Лицо узкое, выраженные скулы, рот небольшой. И то ли хмурит густые брови, то ли они расположены так, что кажется, будто их владелец напряжён и подозрителен. Видимо, второе, потому что он, как и милнарианин, начинает озираться, а лучевое ружьё в его руках готово выстрелить в любую секунду.
Они спускаются, трап втягивается обратно в корабль, а мне пора заканчивать это представление.
Ошарашив обоих, стремительно выхватываю бластер и, готовая выстрелить на поражение, выскакиваю из своего укрытия. Старший резко оборачивается, и его глаза распахиваются от удивления. На лице младшего не вздрагивает ни мускул, только руки отработанным движением разворачивают оружие в мою сторону.
Милнарианин, видимо, пытается меня прочувствовать. Напрасно. Я абсолютно спокойна.
— Фисса Ирисса... — начинает он, недоумевая, как женщина может вести себя столь возмутительным образом.
Но не заканчивает. Не сводя взгляда с молодого пришельца и его ружья, я резко и грубо обрываю:
— Я не фисса!
— Хорошо, — растерянности моего визави нет предела. — Ирисса, что это значит? Вы разве не в курсе?
Я как раз в курсе. Иначе оба уже лежали бы мёртвыми. Потому что если империане появляются на Браусе, то только с моего согласия и одобрения.
— Уберите оружие, тогда поговорим, — сухо отвечаю.
Молодой не шевелится. Кажется, ему совершенно безразлично происходящее. Охранник и страж, вот кто он. И думает в одном направлении — выполнять приказ.
Неприязнь захватывает меня моментально.
— Глеб, опусти оружие, — уже спокойнее просит старший.
На странное имя невозможно не обратить внимание. Вот и я обратила, когда голограмма наследницы просила меня о содействии и предупредила, что на Браус прилетят двое. Глеб Рун. Имя короткое, твёрдое и какое-то обрубленное. Где только его родители такое выискали? Воистину, империя полна загадок.
Он подчиняется не сразу. И оружие опускает медленно. Я же стою в прежней стойке и уточняю:
— Я сказала убрать, а не опустить!
— А больше ничего не надо?
Наконец-то заговорил. А то уж начала думать, будто немой. Но голос у него приятный, с лёгкой хрипотцой. И словно усталый.
— Это Браус, фисты, — напоминаю я, слегка оборачиваясь к старшему, которого зовут, насколько я помню, Гердамон Фейх. — И здесь нет оружия, кроме естественного и того, что я держу в руках. Его я уберу, как только увижу, что вы полностью безоружны. Так что оставляйте всё на корабле. И тогда поговорим.
— Ирисса, — моё имя без приставки даётся Гердамону непросто, однако он сохраняет вежливый, располагающий тон, — это, видимо, какое-то недоразумение. Мы прилетели с дозволения императора Риласа Эт ле’Адиса, о чём вас лично поставила в известность наследница Сийола Мео Отис. Я не понимаю причин вашей агрессии по отношению к нам.
Причин более чем достаточно, а повод вот выдался один. И о нём я точно не стану говорить империанам, которых вижу первый раз в жизни. Пусть даже за них поручилась наследница — одна из немногих, кому я могу доверять.
— Это моя планета, Гердамон, — отвечаю резко, — и правила тоже мои. Не сомневайтесь, просто так я бластер в руках не держала бы. Делайте так, как я сказала, и проблем у нас не возникнет.
Он не сводит с меня пристального взгляда. Пытается понять или догадаться? Пускай.
Наконец его сосредоточенное лицо становится мягче, а тонкие губы растягиваются в полуулыбке. Гердамон кивает Глебу. Тот разворачивается и уходит в корабль, а через минуту возвращается без оружия, демонстрируя мне пустые руки.
Я придирчиво его осматриваю. Мне не распознать, что он чувствует, зато разит от него неприятием. Взгляд холодный и тяжёлый. Чёрный бронированный комбинезон из плотной ткани обтягивает крепкое, напряжённое тело. Его, пожалуй, мне стоит опасаться, а не этого... Гердамона. А ещё лучше — сделать так, чтобы эти двое убрались восвояси, оставив меня одну на Браусе.
Опускаю бластер и убираю его в кобуру, а руки скрещиваю на груди.
— Я — Ирисса, называйте меня так, и никак иначе.
— Гердамон Фейх, — милнарианин подходит ко мне и с лёгким поклоном протягивает руку ладонью вверх.
Я прекрасно знаю, что означает этот жест, но не отвечаю, а только кошусь на «подтверждение расположения».
— Гердамон, вы не поняли, — обращаюсь к нему на «вы» лишь из уважения к возрасту. — Достаточно того, что я разговариваю с вами. Все эти поглаживания оставьте для империи, здесь они неуместны. Мы с вами — временные партнёры, ни больше ни меньше.
Он не спорит, убирает руку, хоть я и вижу, что сказанное его едва ли не оскорбляет. Его спутник подходит ближе и неохотно представляется:
— Глеб Рун.
— Рада знакомству, — отвечаю безразличным тоном. — Пройдёмте к дому. Там разместитесь, отдохнёте, а потом поговорим.
Я указываю на тропу между кустов, убегающую от поляны в глубину леса. Когда-то она была дорогой к посадочной площадке, широкой и ровной, но теперь заросла.
Глеб ступает на неё первым, я за ним, но так, чтобы опережать Гердамона не более чем на шаг.
— Тропа выведет прямо к дому, — поясняю на всякий случай. — А животных опасаться не стоит.
