Глава 29, внезапно ставшая Главой Первой. Шаман
Легко над быстрою рекою
кружил вальсирующий мост,
Он был ниспослан нам с тобою
Как между раем, адом и землёю блокпост.
с 26 мая 2023 г. по 28 декабря 1925 г
Чайка трижды пыталась сброситься с парапета и каждый раз, подхваченная потоком воздуха, возвращалась обратно. С людьми сложнее, они обычно проигрывают эту игру окончательно в момент падения. Хотя кто знает, какой возвращается чайка после каждого своего прыжка в бездну?
Может, заново рождённой, как и человек в каждое свое новое воплощение.
Реки вен на руках текут не по моей воле. Я не знаю как долго и куда. Мои ноги идут, волосы и ногти растут сами по себе. Я контролирую в этом мире и в собственном теле ровно ничего. С чем себя и поздравляю.
– Духовное сердце находится между верхней частью груди и нижней частью горла. У тебя там болит? Хотя бы иногда? – спросил меня Z., сидя на грязном полу своей маленькой темной квартиры с отключенным за неоплату электричеством.
Я промолчал в ответ, наблюдая как дождь яростно дробит толщи льда за окном и как Z. поджигает пучки сушеного шалфея. Потом, рассматривая потрепанную одежду и небритую физиономию Z., я думал о том, что меня жестко обманули. Ведь Z. совсем не был похож на того шамана, о котором мне с восторгом рассказывал мой друг X. С плохо скрываемым нетерпением, я ждал завершение сеанса. Деньги я перевел заранее и сейчас искал повод, чтобы как можно скорее покинуть этот унылый эзотерический клоповник.
Белело, отливая серо-голубым, окно, как бельмо – смесь белой ночи и затяжного ливня.
Окна с ржавыми решетками квартиры Z. на последнем этаже старой пятиэтажки, которую сам Z. называл «Чердак», выходили в типичный Питерский двор-колодец. В целом, пейзаж за окном напоминал тюремный двор. Провода, жестяные крыши, облупленная штукатурка, мрачные глазницы окон напротив и тухлый запах старой, давно не ремонтированной квартиры. В углу валялся перепачканный красками этюдник, на стенах несколько рисунков женских фигур крупными темными мазками в разных позах и автопортрет самого художника. Бутылка недопитого вина на подоконнике, пепельница, несколько немытых кружек с кофе. Я посмотрел на грязные носки Z…и пожалел, что разулся в коридоре. Ковролин на полу был серого цвета, что, возможно, и могло бы замаскировать то, что его не чистили очень давно. Если бы не предательские пятна, раскиданные в рандомном порядке по всей его поверхности.
Почему «духовные люди» так плохо стыкуются с реальностью? Я поспешил покинуть логово Z., желая избавиться от приторного запаха грязи и эмоций проигрыша в битве с этим миром. Z. предупредил, что транс может возобновиться внезапно, и, чтобы я не садился за руль сегодня. Ха. Мне не сесть за руль ещё минимум год. Меня лишили прав за пьянство. И это лучшее, что могло случиться со мной.…В парадной пахло тоской, унынием и безысходностью. Пока я спускался по бесконечно длинной узкой лестнице вниз, мимо убогих дверей с маленькими пятачками лестничных площадок с разбитой плиткой, явно ощутил ауру самых страшных глав русской истории. Лестница все не кончалась, потихоньку я начал впадать в транс, монотонно перебирая ногами ступеньку за ступенькой.
Я смотрел на свои штиблеты так долго, что не сразу заметил смену временной и пространственной локации. В нос ударил солёный запах моря. Мои руки держались не за перила лестницы в подъезде, а за перила палубы.
«А что если волны говорят друг с другом», – как-то подумал я, сидя в партере четвертого ряда под разнокалиберный гул человеческих голосов, сливающихся в единый неразборчивый шум, напоминающий шум прибоя. Цифра четыре превратилась в бабочку и улетела. В трепете ее крыльев я успел разглядеть нежность твоего лица и блеск твоих серо – бирюзовых глаз. Я вспомнил тебя, N… Я вспомнил тебя Ту, прежнюю…
* * *
Твое белье, N., из атласного шелка с тончайшим кружевом в виде маленькой бабочки, на узкой ниточке, я порвал его, как мерзкое животное, как варвар! Мне жаль… Нет, не жаль, конечно. Ты обладала этим шедевром меньше, чем я тобой, в тот день. С момента как ты, развернув оберточную бумагу, примерила их на себя, до полного уничтожения прошло всего лишь несколько часов.
Выстрел нервного тока раскалил и поджег все вокруг. Волновая энергия воды в моем теле выработала электроэнергию и преобразовалась в световую и тепловую.
Та наша жизнь с тобой, когда я в первый раз увидел и полюбил тебя, была яркой и быстрой, как магниевая фотовспышка.
Сейчас я понимаю, что хотел всегда фотографировать тебя глазами ещё, ещё и ещё бесконечное число раз.
А ты знала, что первые фотографы сильно обжигались во время вспышки взрывной смеси из магния и, иногда, даже погибали? Жажда жизни сильнее страха смерти. Все, самое прекрасное, рождается из боли и разрушения.
Что может быть прекраснее, чем взрыв вселенной, разбитые той первой нашей весенней ночью фужеры и порванное моей нервной рукой новое кружево на твоей гладкой, снежной, ароматной коже.
Несколько мучительных часов на официальном приеме и потом здесь в театре я знал, что кружевная бабочка молчаливо исследует все это время твой лобок. Это было непозволительно. Бабочка была виновна. Я думал об этом перед спектаклем и вовремя, теребя свои белые перчатки, а после уже не думал вовсе. Так трудно отвести взгляд от выреза на твоей груди и не думать о твоих обнаженных бедрах, скрытых под пышной юбкой платья, и о прекрасной намечающейся складочке на нежном животе…Твой запах, облако счастья. Боже, как я хотел бы и дальше жить в нем. Может я тоже бабочка – однодневка? И все мои страдания, что как кислота разъедают меня изнутри – это всего лишь фантом, отблеск на стекле. И ничего не было, и нет.
Чем сильнее волны били наш отважный корабль, тем яснее и четче я видел твое прекрасное лицо N., твои круглые белые плечи и блеск твоих сумасшедших глаз.
N., Мон Шери, лишь рюмка хорошей русской водки помогла мне справиться с «морской болезнью», и, встать на ноги. Я провалялся в каюте большую часть пути, испытывая жуткую тошноту и головную боль.
Сейчас я стою на раскачивающейся палубе, наблюдая, как чайки преследуют наш корабль, и вижу приближающийся вдали Константинополь. Море дышит. Его большое серое тело движется ритмично и хаотично одновременно. Здесь, на нашем корабле, мы все как защемленный нерв – зажаты, скованы какой-то внутренний болью или тоской.
В Петрограде сейчас, наверное, идет дождь. Как всегда. И ты, Радость моя неизмеримая, абсолютно доступна мне через время и пространство. Я чувствую тебя как солнце, как траву, как радугу, как ветер.
Из ветров ты – Зефир, теплый и влажный весенний ветер, переменчивый и нежный. Из радуг – ты огненная. Из цветов – орхидея. Из трав – ты лаванда. Из солнц – ты единственная, ибо другого – нет и быть не может.
