Вася.
Меня пленили затуманенные сны,В них не было покоя, только мука,В них черной краской изувечены мечты,А крылья выкрала суровая разлука…
Пустая детская площадка. Ни души. Теплый ветер хаотично раскачивает подвесные качели. Противный скрип железных креплений больше не вызывает тошноту. Напротив, мне спокойно как никогда. Крепче держусь за железные канаты, отталкиваюсь ногами от земли, закрываю глаза и наслаждаюсь минутной невесомостью.
Свобода полета – прекрасна. Она сводит с ума. Будоражит. Ты забываешь о проблемах, о печалях, обо всем на свете, просто летишь, чувствуя легкость во всем теле и в душе. Так по-детски, но это выручает.
– Прошло столько времени, а ты так и не научилась поднимать ноги.
Я чувствую, как на соседние качели опускается тень.
– Твои сандалики подняли пыль.
Остановив полет, распахиваю глаза. По бледной коже пробегают мурашки и скапливаются на сердце.
– Ваня? – удивленно моргаю. – Что ты тут делаешь?
Солнце попадает на его светлые волосы, голубые глаза излучают тепло, он улыбается, а я согреваюсь изнутри.
– Пришел проведать. Ты не против?
На щеках вспыхивает румянец. Смущенно закусываю губу и качаю головой. Моя реакция заставляет Ваню улыбнутся шире.
Мы молчим, и это молчание сладкое, такое трепетное и самое невыносимое. Я вся дрожу, но не испытываю страха. Это что-то другое. То, что похлеще свободного полета. То, что окрыляет тебя без крыльев.
– Покатать тебя? – предлагает Ваня, накрывая рукой мои костяшки пальцев. Я чувствую тепло и силу. Металлические прутики вонзаются в ладонь, мне немного больно, но я не спешу убирать руку.
– Я устала и хочу немного поспать, – мой голос едва слышен.
Его бездонные глаза наливаются грустью.
– Это и есть твой сон, Вася.
Остальные слова теряются в воздухе, когда я слышу свое имя. Непослушное сердце прекращает ход, на лице застывает глупая улыбка. Я наслаждаюсь его присутствием и продолжаю молчать.
– Проснись, – просит Ваня. – Хватит спать.
Я хихикаю.
– О чем ты? Глупости говоришь. Я не сплю.
Но парень будто не слышит.
– Проснись, – требует он, нервно тряся качели. – Проснись же.
Моя ладонь начинает гореть – Ваня слишком груб.
– Мне больно.
– Очнись, очнись, – твердит он. – Ты не сможешь спать вечно. Не будь такой эгоисткой, Вася. Открой глаза.
Его хватка становится жёстче, а поведение – аморальным. Он давит на меня, а я не понимаю, что делаю не так. Вырвав руку, тру покрасневшую ладонь. На ней появилась тонкая паутинка из царапин.
– Хватит! Мне надоели твои шутки! Зря ты пришел! Уходи! – с обидой отвечаю я. Отворачиваюсь и разглядываю обшарпанный фасад больницы.
За спиной слышится смешок.
– Прошло столько времени, а так и не научилась принимать правду.
Затылок окутывает холод – Ваня покинул качели. Обернувшись, провожаю его взглядом и давлю в себе обиду. Мне больно расставаться с ним, хочу его окликнуть, но вредная гордость не позволяет раскрыть рта. «Молчи, когда больно», – мысленно говорю себе.
Но вот кто заткнет это долбаное сердце?
Ваня садится в припаркованный у дороги автомобиль. Мне слышно, как рычит заведенный мотор. Ваня злится, терроризирует педаль газа, но не трогается с места. Чрезмерная импульсивность всегда была его слабой чертой. Всегда коробила меня и заставляла содрогнутся.
Я хочу уйти, но продолжаю наблюдать за бушующим автомобилем. В какой-то момент он резко трогается с места и набирает сумасшедшую скорость. Ваня не думает тормозить, еще больше разгоняется, и тогда автомобиль врезается в бетонную стену. Перед машины с легкостью складывается в гармошку, словно был сделан из бумаги. Мелкие осколки разлетаются по асфальту, а из-под измятого капота выползают клубы дыма.
О боже, Ваня!
– Нет! – кричу я не своим голосом, рвусь к нему, но ноги будто врастают в землю и не дают сделать шаг. Я падаю. Больно ударяюсь животом и обдираю ладони. Из носа идет кровь, из глаз слезы. – Нет! Нет! Ваня!
Прилипнув лицом к земле дышу урывками и давлюсь пылью. Я отказываюсь верить в увиденное, но продолжаю задыхаться от слез. Пытаюсь встать, но лишь беспомощно карябаю землю ногтями.
Ваня, пожалуйста, не покидай меня. Пожалуйста, только не умирай.
Я истекаю кровью. Кажется, весь удар пришелся на голову. Парализованное тело прекращает бороться. Минута, и я теряю сознание…
***
Холодной цепью грусть душила,Болели шрамы, что на сердце, и душа,Любовь кусала нержавеющие раны,А блики счастья рисовала тьма.
– Проснись, Вася. Открой глаза, – слышу сквозь тьму. – Вернись.
Бархатный голос заставляет меня проснуться.
Белый потолок. Запах лекарств. Слышен ритмичный звук кардиографа. Зверская боль в затылке. На стене висит рисунок шоколадного торта. Осмотревшись, узнаю свою больничную палату.
Что произошло?
– Я рад, что ты проснулась.
Поворачиваюсь на голос и вижу Ваню. Он лежит на соседней койке. К его телу проведены десятки проводов и капельница. Ваня смотрит прямо перед собой, не оборачивается, но мне заметно, как изувечено его лицо. Ссадины, синяки, царапины – именно таким он запомнился мне, когда я видела его в последний раз. Тогда мы попали в жуткую аварию и чудом остались живы. Но несчастье повторилось, и я благодарна Богу, что он дал ему еще один шанс.
– Как ты себя чувствуешь? – слабо интересуюсь я, не в силах оторвать голову от подушки. – Ты очень сильно меня напугал.
На его лице нет эмоций. Он не моргает и слабо дышит.
– Сколько себя помню, я всегда тебя пугал, – его тон холоден и доводит до озноба.
– Неправда, – неуверенно улыбаюсь, и сразу же чувствую режущую боль в затылке. – Я рада, что ты остался жив. Я рада, что мы оба живы.
Ваня не по-доброму смеется. Секунда, и его лицо снова каменеет. Повернувшись ко мне он злостно прищуривается.
– А разве ты живешь, Вася? Только посмотри на себя. Ты живой труп. Покойник. Мертвец, летающий во снах. Твое тело разложилось, но ты продолжаешь бесполезно дышать. От тебя толку, как от высохшего горшечного цветка. Так зачем ты мучаешь нас?
Меня не трогает грубость. Напротив, я задумываюсь над его словами.
– Получается, я умерла? – мой голос полон сожаления. – А что с тобой?
Его глаза наполняются слезами, но лицо по-прежнему злое.
– Я тоже умер. Вместе с тобой. Ты погубила нас обоих.
Меня душит необоснованное чувство вины.
– Но ведь я ничего не сделала. Зачем ты так, Ваня?
– Вот именно, – цедит он. – Ты ничего не сделала, чтобы спасти нас.
После этих слов он снова обращается к потолку и начинает отрывать подведенные к его телу провода. Капельница падает на пол. Кардиограф слетает с катушек и глушит отвратительным сигналом.
Внутри меня зарождается неистовая паника.
– Прекрати! – слезно умоляю я. Пытаюсь встать, но понимаю, что по рукам и ногам связана ремнями. Они не дают мне пошевелиться. Я прикована к кровати. – Пожалуйста, Ваня, не надо! Прошу тебя!
