Тяжёлая капля наливалась, набиралась сил, чтобы сорваться вниз, проскользить по капельнице в тонкую, еле заметную вену. Как же медленно движутся эти капли! Я потерла ледяные пальцы и снова до боли сцепила руки в замок.
Услыши мя, Господи, услыши мя, Владыко…
– Вам, Елена Романовна, я так понимаю, дети не нужны? – грубо спросила пожилая врач, прерывая мою почти неосознанную молитву. – Несколько дней высокая температура, сыпь, а вы ни за медицинской помощью не обращались, ни лекарств не давали, так?
Я отвела взгляд от капельницы и посмотрела на хмурую полную женщину в белой униформе. Ругается, а глаза усталые. Сколько она видела таких случаев, когда дети действительно оказывались не нужны?
– Я была в отъезде и не знала, что они больны, – мой голос прозвучал бесцветно. – Вернулась домой три часа назад, увидела детей в таком состоянии, и мы тут же поехали в больницу.
– Послушайте, мамаша, вы их одних на несколько дней оставляли, что ли? – раздражённо спросила врач.
– Нет, они были с отцом.
– И как ваш муж это объяснил? – врач неразборчиво делала какие-то пометки в документах.
– Не знаю, я его ещё не видела. Когда зашла в квартиру, дети были одни, – я сглотнула. – Оба без сознания. Я позвала соседку, она врач. Педиатр. Мы на её машине сразу же поехали в больницу…
Женщина смотрела на меня с откровенным сомнением.
– И где же находился в это время ваш супруг?
– Я не смогла до него дозвониться, он не берет трубку, – я в очередной раз нервно потёрла руки. – Когда я звонила с вокзала, муж сказал, что дети приболели, и он меня ждет.
– Приболели! – раздражённо повторила врач. – Вы привезли их в критическом состоянии. У ваших детей нет ни одной плановой прививки, они вообще не наблюдались в районной поликлинике. Вы даже не знаете, кто у вас участковый педиатр! Как вы это объясните?
– Муж считает, что обращение к врачам противоречит вере, – устало повторила я то, что слышала от Сергея в течение нескольких лет.
Врач глубоко вздохнула.
– Где вы рожали? – сдержанно спросила она.
Я назвала номер роддома. Машинально нащупала руку доченьки, сжала горячую ладошку. Пальчики Маринки шевельнулись в ответ, я почувствовала облегчение. Малышка ещё не открыла глаза, но улыбнулась, когда я взяла её за руку.
– Туда, значит, отпустил, – врач поморщилась. – В детский сад вы детей тоже не устраивали по идейным соображениям?
Я кивнула.
– Вы на вид – вменяемая женщина, – помедлив, произнесла врач. – Потому и говорю: дети в критическом состоянии. Вас специально поместили в отдельную палату, чтобы не заразили весь этаж. Если ваш супруг будет требовать забрать их отсюда, я ни за что не поручусь. И предупреждаю, первое, что я сделаю в этом случае, – извещу о ситуации органы опеки.
Я кивала, как сломанная заводная игрушка, взгляд снова вернулся к капельнице у кровати моего сына. Речь врача прервал звонок телефона. Доктор отвела взгляд и поджала губы, услышав мелодию звонка – звучный голос Сергея, читавший по-церковному нараспев: «Да подчинится жена мужу своему». Я дрожащей рукой схватила трубку:
– Сергей, где ты? Я с детьми в больнице, не могла дозвониться до тебя…
– Лена, подожди, – послышался из трубки голос свекрови с истерическими нотками. – Я пришла к вам, а тут… – она всхлипнула. – Ой, Лена… Тут… Сергей… Он…
– Что случилось? – резко спросила я. – Что с ним?
– Убилиии, – тоненько завыла свекровь.
– К-кого? – мой голос сделался хриплым.
– Сереженьку нашего убилиии…
Я прикрыла глаза.
– Я пришла, а он в бытовке лежит… Голова в крови вся, ещё не остыл… – всхлипывая, продолжала свекровь. – Этажерка опрокинута, на полу вокруг кастрюли лежат, книжки. Ой, испытание, ой, искушение…
– Так, может, живой он? – деревянным голосом произнесла я. – В скорую звонить надо.
– Ой, Лена, здесь и скорая, и полиция… Я думала, шкаф этот на него упал, а они между собой говорят – похоже, убилиии… Приезжай, ты тут нужна! – в голосе свекрови прорезались неожиданно властные нотки.
Я посмотрела на бледные лица своих детей, на капельницы у постелей, на усталую женщину-врача, которая не собиралась выходить из палаты.
– Не могу, – выдохнула я. – Я с детьми. Я вам позвоню.
Господи, помилуй, Господи, помилуй, Господи, помилуй…
Религия вошла в мою жизнь, когда мне было пятнадцать лет. Вернее, мы с мамой и раньше на Крещение ходили в церковь за святой водой, а на Пасху – освящать куличи. Но после того, как отец ушёл к беременной любовнице, мама начала ходить в церковь каждую неделю – в субботу вечером и в воскресенье утром. Сначала молилась о возвращении заблудшего мужа, потом – о прощении его Богом. Вскоре мама стала по полтора часа по утрам и вечерам читать молитвы, в том числе – от нечистой силы. И всё чаще я слышала дома имя отца Иоанна. Человека, которому предстояло сыграть большую роль в моей судьбе.
– Он такой светлый, – с восторженным блеском в глазах повторяла мать. – Святой человек, всё для храма делает, после службы задерживается каждый раз, часами с людьми разговаривает. Никого вниманием не обойдёт, всех наставит, всем совет даст. Он ещё беседы по воскресеньям ведёт, давай мы с тобой сходим послушать. Тебе будет интересно.
Мать настаивала, и в итоге я сначала пошла с ней на беседы, а потом и на церковные службы. Отец Иоанн – интеллигентный мужчина лет сорока – убедительно рассказывал о грехе, о праведности, о душе, о жизни по заповедям и о том, какой должна быть православная семья. Говорил он вроде всё правильно, с заповедями не поспоришь. Только я и сама не поняла, когда меня лишили тех развлечений, которые были в порядке вещей для моих ровесников. Мать взялась следить за моей душой и жизнью и всячески оберегала меня от всего, что считала мирскими соблазнами
Новогодний вечер в школе? Ни в коем случае, сейчас пост идёт, нечего плясать и веселиться. Пойти с классом в театр или кино? Ещё не хватало какую-то бесовщину молодёжную смотреть! Посидеть после школы в кафе с подружкой и съесть пару пирожных? Нельзя, денег и так нет, мама отцу Иоанну на купол для храма пожертвовала и ещё собирается со следующей зарплаты добавить.
– Мам, у меня сапоги протекают, – не выдержала я. – Может, купол и без тебя поставят?
– Вот у отца своего денег на сапоги и попроси! – отрезала мать. – Раньше вообще десятину на храмы отчисляли, а сейчас – кто сколько может. Я эти деньги зарабатываю, мне они тяжело даются, так что я сама решу, кому и на что дать.
– У отца Иоанна «бмв», – напомнила я. – Может, логичнее, если он будет платить эту самую десятину?
Мать суетливо перекрестилась, затем начала крестить воздух в мою сторону, бормоча молитву против нечистой силы. Дышала она так, словно разгружала машину с кирпичами, глаза возмущённо сверкали.
