Книга начинается с названия. Именно оно смотрит на нас с обложки – той самой, по которой всегда встречают, – именно оно отзывается в сердцах, именно оно манит перелистнуть первую страницу и именно с ним автор может до последнего мучиться – если, конечно, помнит о том, что яхта поплывет так, как ее назвали.
А еще название, конечно, должно себя оправдывать. Встретит читатель под обложкой «Вегетарианской кухни» рецепты свиных котлет – не простит.
И если название интригует, если автор правдив, справедлив и «ни в чем крамольном не замечен», если книга все-таки открыта – то мы, вероятно, вчитаемся даже в строки вступления: ведь найдется же у нас пара минут, чтобы понять, о чем будет книга?
Только вот получится ли за пару минут понять, чему посвящена книга о времени? О нашем времени? О том, что это такое – наше время?
Ну что вы, скажут, голову морочите? Ребенку же ясно. Наше время – это эпоха. Та самая, которую не выбирают. Вот у нас у всех – такая эпоха и такое время. А в прошлом веке у всех было иное, потому он и прошлый. То было «их» время, а это – «наше». Предки на паровоз дивились, а мы людей в космос запускаем.
С правдой не поспоришь. Наше время – это век, в котором мы пребываем. Только вот «наше» почему-то у всех разное. Кому-то важно, что звезды стали ближе, а кому-то – хоть бы доллар вверх не лез. У одних война на пороге и хлеба нет, а другим – все едино, только бы не трогали. А нам, христианам, главное – что Христос воскрес.
Разное время, разное. И мы тоже разные. Но если мы хотим по праву называть это время нашим – нам предстоит осознать, кто мы и с кем.
У «нашего времени» есть и другая сторона. Наше время – это век, который мы проживаем. Уже не «мы», но каждый из нас. И характер у этого времени свой: для кого-то оно летит стрелой, для кого-то тянется точно резина, для одних льется патокой, а иным – будто горькая река. Какое оно, «наше» время, сотканное из бесчисленных «моих» и «твоих»? Принадлежит ли оно нам всегда и всецело? Да и властны ли мы над ним – или давно потеряли право называть его действительно нашим, разменяв на мешок мелочей?
И чтобы ответить на это, нам сперва придется решить, для чего мы живем – и понять, куда уходит наше время.
А еще мы порой забываем о главном: наше время – это век, который нам отведен. Упала в часах последняя песчинка – все, время вышло, и осталась застывшая горка. Ударилась о воду последняя капля – все, замерла вода, не бьют по ней капельки-мгновения, нет на ней больше волн. И пусть мы таим эту мысль где-то на самой окраине памяти, пусть в наших часах уже не сыплется песок, а мчатся по кругу стрелки или перемигиваются друг с другом циферки, все равно когда-то настанет миг, когда мы встанем лицом к лицу с тем, что нам предстоит – и примем то, что мы не вечны.
И когда это произойдет – тогда, возможно, наше время действительно станет нашим.
Как человек становится человеком
Вот, например, такой вопрос: «Что нужно для того, чтобы родиться котенком?» Но это же элементарно: нужно иметь папу-кота и маму-кошку. И все? И все! А кем-то другим может быть существо, родившееся у мамы-кошки и папы-кота? Ну, скажем, воробьем? Нет. Никогда. Это существо будет только котенком, пока не вырастет. А потом само станет либо папой-котом, либо мамой-кошкой. Все. Вариантов больше нет. Но зачем вы спрашиваете? Закон этот справедлив и для котят, и для мышат, и для тигрят, и для слонят. Все они должны родиться от соответствующих папы и мамы для того, чтобы получить в полноту обладания однажды данную конкретную природу. Ее одну, и никакую больше. И только человек не вписывается в эту схему, кажущуюся незыблемой.
Сначала нужно овладеть залогом.
Если ребенок не услышит вовремя человеческую речь, он так и не научится разговаривать. Если не дать ему понятий о добре и зле, то он научится разговаривать, но будет жить как демон, в мире перевернутой нравственности.
Да, человеку нужен папа-человек и мама-человек. Но этого мало.
Котенку, чтобы быть собой, не следует прикладывать усилий. Он и так будет только котенком, и никем больше. То же и в отношении львенка, волчонка, маленького жирафа и прочих. Все они становятся теми, кем должны стать, без личных усилий. А больше быть никем не могут. Человек же не может просто «быть» человеком. Человеку предстоит вначале, после факта рождения, стать человеком, и только потом им быть.
Если человека украсть и воспитать среди волков, он так и не станет человеком. Причем выть на луну и бегать на четвереньках он научится (есть описанные и изученные факты). Но если ребенок не услышит вовремя человеческую речь, он так и не научится разговаривать. Если не дать ему понятий о добре и зле, то он научится разговаривать, но будет жить как демон, в мире перевернутой нравственности. Следовательно, человек – единственное существо, не получающее сразу и в полное обладание свою изначальную природу. Человек – единственное существо, которому предстоит не просто быть собой, а вначале с большим трудом стать собой, овладеть залогом.
Становиться человеком человеку приходится очень долго. Этот процесс называется воспитанием. Иное живое существо успевает родиться и прожить свою жизнь от «А» до «Я», успевает оставить потомство и умереть, а человек все еще не научился ходить, или читать, или понимать себя самого. То, что в природе занимает минуты и часы, у человека растягивается на месяцы и годы. И во все время обучения и превращения в себя самого маленький человек остается слаб, беспомощен, окружен нуждами и опасностями, избавление от которых ему обеспечивают другие.
Котенок никем, кроме котенка, не станет. Ни рысью, ни жирафом, ни дельфином. Уникальность природы дарится живому существу вместе с природными ограничениями. «Это – ты, но ты – не другое». И только человек может быть львом, свиньей, обезьяной, шакалом, змеей, комаром, летучей мышью и великим множеством других существ. Иногда – одновременно. Человек способен даже стать ангелом или превратиться в демона. И количество подобных метаморфоз не ограничено.
Итак, человек – это не факт. Это – задача. Это вопрос, обращенный к самому человеку и требующий его же ответа. Человек рождается как великая возможность и часто живет в качестве печального разочарования. Но сама динамика бытия, сама изначальная неясность «кто это?» говорит о человеческой уникальности.
