Глава 1. Заговор разгильдяев
Санкт-Петербург. 1820 год.
Настал день, когда император Александр Павлович потерял терпение.
В самом конце доклада министр двора, заметно конфузясь и потупляя взоры, сообщил о новом бесчинстве, которое совершили в Царском Селе шалопаи-мальчишки из Лицея. Вернее, их товарищи старшего выпуска. В воскресенье некто коллежский секретарь Пушкин притащился в alma mater и, ободряя себя «Клико», отправился гулять по коридорам, соединявшим учебные помещения с дворцом. Там, в темном переходе, куда отворялись двери с половины фрейлин, он вдруг заслышал шелест платья и, вообразив, будто это горничная княгини Волконской Наталья, кинулся ее целовать.
– Наташка! Наташка! – в неописуемом восторге кричал шалун. – Вот и свиделись!
Каков же был конфуз, когда вместо ответного чмоканья секретарь получил звонкую пощечину и обнаружил в своих объятьях саму княгиню.
– Наглец-ц, – протянул император, внимательно глядя в потолок и изучая рисунок крылышек амура на лаковом плафоне вокруг люстры. – Но ведь там могла оказаться и… ее величество?
Министр двора посчитал за благо многозначительно промолчать. Государь и его супруга давно не составляли единого целого, жили отдельно и даже выходили на прогулки в разные часы, чтобы не стеснять друг друга. Однако покушения на свою жену – пусть и воображаемого – Александр простить не мог. Он знал толк в куртуазных сценах и мигом угадал за попыткой сорвать поцелуй с уст фрейлины страстное признание госпоже.
– Это который Пушкин? – выдавил император, покусывая губу.
– Сочинитель, – отозвался докладчик. – Велено будет разузнать?
В тот же день начальник штаба гвардейского корпуса генерал Бенкендорф в сотый раз дал себе клятву не искушать благодушия жены. Вчера Александр Христофорович, вместо того чтобы проводить супругу в театр, столкнулся в Главном штабе с Сергеем Волконским и, зайдя с ним в ресторацию Талона на Невском, убил остаток дня, вспоминая славное партизанское прошлое. Домой генерал явился заполночь. Его встретили неприветливо, выслали спать в кабинет и на неделю лишили семейных радостей. Мадам умела дуться.
Досада охватывала Бенкендорфа при мысли о намеченном на сегодня торжественном обеде Конногвардейского и Кавалергардского полков, куда он был приглашен. В сложившихся обстоятельствах пить не следовало. Хуже того – генерала вызывал к себе командир гвардейского корпуса Васильчиков. В неурочное время, не на доклад, а специально присланной через адъютанта запиской. Значит, стряслось нечто. Что именно, начальник штаба не знал. По нынешним временам ожидать можно было всякого.
Бенкендорф влекся на прием, мучимый изжогой и самыми дурными предчувствиями. Генерал Васильчиков их не обманул.
– Александр Христофорович, – начал он, несколько смущаясь и глядя куда-то в угол. – Нами получено новое предписание. Извольте ознакомиться.
Илларион Васильевич был низеньким живчиком с пышными усищами, которыми имел привычку шевелить во время разговора. Щуплый и подвижный, он плохо переносил бездействие и, как маятник, метался вдоль стола, пока Бенкендорф читал документ. Наконец начальник штаба свернул листок и вопросительно поднял глаза.
– Как сие должно трактовать?
– А как хотите, так и трактуйте! – взвился Васильчиков. – Сами понимаете, какое теперь время! Приказано вводить в гвардии внутреннюю полицию, так сказать, для надзора за особо резвыми болтунами.
Следует отметить, что чувство времени должно было возникать у начальника штаба само собой, без какого-либо влияния газет. Ибо «Ведомости» о событиях в Европе не сообщали. В Испании, Португалии, Италии, Неаполитанском королевстве разом, как по команде, полыхнули военные мятежи. Полковник Риего с Астурийским батальоном прошел от Леона до Мадрида и потребовал введения конституции…
– Друг мой, Александр Христофорович, – генерал Васильчиков засунул два пальца за тугой форменный воротник и с силой потянул его. – На устройство внутренней полиции государь выделил сорок тысяч рублей. Деньги немалые, и они нам позарез нужны. Вы же сами докладывали, лошади в кирасирском полку – дрянь. Амуницию давно пора менять. Ну, где, скажите на милость, мы найдем заговорщиков? А найти надобно. Голубчик.
Начальник штаба смотрел на генерала не мигая. Правда, много чего не хватало. Те же палаши, зимняя форма, фураж – особая статья. Даже обидно, что император, игнорируя их просьбы подкинуть деньжат на экипировку, вдруг отвалил такой куш для слежки.
– Тысчонок шесть, я думаю, употребить на соглядатаев, – сказал Илларион Васильевич. – Составим бумагу, де такие-то и такие-то болтают лишнее. Заядлых говорунов мы и так знаем. Серьезных дел за ними не водится. Отпишемся как-нибудь. Выделенные же средства употребим на нужды корпуса.
Бенкендорф кивнул. Его бесстрастное рябое лицо не отразило никаких эмоций. Но в душе Христофоров сын кипел, как чайник. Почему выгребать стойло всегда достается ему?
Громкие крики «Ура!» заглушали голоса. За длинными столами, накрытыми белыми льняными скатертями, восседали офицеры-конногвардейцы и кавалергарды. Шампанское лилось рекой. Сначала говорили тосты в честь государя и отцов-командиров, вставали при каждом поднимаемом бокале, потом веселье потекло вольнее. Лица покраснели, разговоры сделались развязнее. Часть начальства отвалила, и все расслабились.
Бенкендорф тоже теперь относился к «начальству», но и ему дышалось свободнее, когда люди, вылетевшие в гвардию из-под крыла Аракчеева, покидали стол. Те пили мало. И вечно были настороже. Не то следили за другими, не то боялись за себя. Оставшиеся расстегнули верхние пуговицы мундирных воротников, что по уставу строжайше запрещалось, и понеслась душа в рай, язык в Шлиссельбургскую крепость.
Справа от Бенкендорфа, уже не понижая голоса, обсуждали арест полковника фон Бока.
– Ведь он правду написал государю, что из гвардии вычищают офицеров с боевым опытом.
Мигом явился листок с копией письма: «Почему император ненавидит тех, кто хорошо послужил родине в 1812 году? Потому что они напоминают ему о его собственном позоре». Бенкендорф прищурился и повел глазами. А прав Бок: повыбило наших. Почему Волконский приезжает из Бессарабии, а Лунин из Польши? В столице им службы не нашлось? Государь рассылает недовольных по медвежьим углам, чем делает их еще недовольнее. Многовато новых лиц. И все мальчишки. А солдаты воевавшие? Станут они слушаться командиров-желторотиков? Может, на то и расчет?
Слева затеяли спор о делах в Испании. Дался им этот Риего!
– Бескровная революция возможна только благодаря армии. Не дай бог, как якобинцы, позвать народ на улицы. А вы какого мнения, Алексей Федорович?
