*Пара вступительных слов от рассказчика.*
Моя рукопись – это вовсе не рукопись, а практически транскрибация *[набор текста с речи/аудио носителя] надиктованных Анджеем воспоминаний. По его словам, запись сделана сразу по окончании каникул, когда, цитирую: "события еще кровоточили в мозгу своей свежестью". К сожалению, такая свежесть не гарантировала отсутствие неточностей, и внимательный читатель, безусловно, их заметит. Однако я не стал исправлять найденные несостыковки в изложении, так как они, добавляя красочности, не искажают ход событий.
Кроме того, нужно признать, что, как и всякие слова очевидца, рассказ Анджея отличается некоторой однобокостью. Поэтому, для придания картине полноты объема и собственно улучшения понимания, мне пришлось снабдить текст небольшими вставками-дополнениями, полученными из других документальных источников.
Пожалуй, стоит еще заметить, что Анджей прислал мне записи в качестве продолжения разговора, случайно затеянного на одной нашей дружеской вечерней посиделки. Мы тогда просто беседовали за жизнь, наслаждаясь ничегонеделанием. В частности, сравнивали возможности своих новых телефонов. И тут Анджей, завершая тему об изменившейся жизни, заметил, что будь у него в свое время такая штучка, то никакого "Возвращения" не случилось бы. Естественно, нам потребовалось обсудить такое утверждение, и слово за слово, мы заговорили на тему "Знал бы, где упасть…" А там уже я, выслушав разновсякие "как могло бы быть", спросил, а с чего собственно для него началось "Возвращение"?
– С чего все началось… – медленно повторил Анджей, уходя взглядом в неизвестные дали, – с чего все началось, сказать очень трудно. Лета, к примеру, считает, что таково наше изначальное предназначение. Правда, ее всегда тянет на что-то грандиозно-возвышенное. Впрочем, чего еще от толкиенистов ждать? Помашут деревянными мечами, песенки пришибленные повоют, а потом начинают видеть невесть что в самых обыденных вещах… Ну, чего, собственно говоря, невообразимого можно увидеть в обыкновенной радио розетке?
Взгляд Анджея сфокусировался на мне, призывая поддержать его в осуждении. На моем лице отразилось "вежливое" сомнение в словах приятеля, поскольку это событие пересказывалось мне в деталях не один раз.
– Ну, хорошо, в сломанной розетке, – снисходительно поправился друг, но видя, что слушатель не купился, внес дополнительную корректировку, – …ладно, в двух проводах торчащих на месте бывшей радиорозетки. Все равно они на знак свыше не похожи. Хотя, признаю: обидно схлопотать прямо в нос тридцать вольт. Особенно обидно, если случилось по собственной дури… но называть это знаком судьбы, на мой взгляд, совершенно не стоит. Это просто глупость… Во! Нашел! Глупость! Вот все с чего началось – с глупости!
*Глупость, с которой все началось.*
В тот день наш Глобус… в смысле, географ, заболел. Его урок стоял в расписании последним, поэтому школьное начальство просто распустило нас по домам. В результате я заявился домой пораньше. То есть раньше сестры…
Вообще-то, если разобраться, Лета и не сестра мне вовсе. Она дочь Анатолия, маминого мужа. С другой стороны мать и Анот (как я зову отчима) приходятся друг дружке тоже какой-то родней. Не то троюродными дядями-тетями, не то пятиюродными кузенами, а может, и тем, и другим одновременно. Соответственно, и мы с Летой приходимся друг другу родней, правда, такой дальней, что нам даже пожениться можно. Никаких возражений не поступит ни по божеским, ни по светским законам.
Вот только будучи знакомыми друг с другом почти всю сознательную жизнь, мы действительно считаем себя братом и сестрой… В крайнем случае, весьма близкими кузенами. Кроме того, Лета старше меня на два года, и считает это достаточным основанием для полоскания моих мозгов долгими и нудными поучениями-воспитаниями. Естественно, такие перепилительные задатки убивают даже теоретические романтические отношения. И это еще не была упомянута ее толкиенутость! Вот зачем кому-то выбирать в спутницы девицу, воображающую себя эльфийкой? Это ж тогда придется питаться травяными чаями с песенками, да еще радоваться, что она не гномка, помешанная на камнях и минералах.
По большому счету, я, по сестрицыным понятиям, на спутника жизни тоже не тяну, поскольку попадаю в категорию двуногого с приземленными желаниями. Такой классификации меня удостоили за солидарность с Винни-Пухом, считавшим, что подходящая компания – это такая компания, где могут чем-нибудь угостить, а не предложат песенки повыть. Как говаривал Матроскин: "Песни я и сам петь могу. Только от них пользы нету". Правда, от моего регулярного желания перекусить пользы особо тоже незаметно. Я и ростом значительно сверстникам уступаю, да и конечности мои частенько со спичками сравнивают. Но с аппетитом у меня все хорошо. Даже очень хорошо. Наверно поэтому, придя домой, первое, о чем я мечтаю, так это о еде. Холодильник почти пуст, но этого почти лично мне было в самый раз.
Яичница… О, моя милая яичница! Ах, как прав был сэр Пол, когда хотел ей посвятить свою песнь. Я уверен, что она стала бы ничуть не менее популярной, чем окончательный вариант. Ведь миллионы… Да что миллионы! Миллиарды людей во всем мире мурлыкали бы ее себе под нос, разбивая пару яиц над сковородкой… И, пожалуй, никакое "естадись" не сравнилось бы с "яиш-шенкой" *[на записи Анджей шипит подобно скворчащей сковородке], да на сале, да с жареным лучком и хлебцем, да посыпанной сверху зеленым укропчиком…
Правда, укропчика в холодильнике не нашлось, а хлеб оказался не поджаренный, а слегка засохший, но все остальное выглядело точно, как на картинке. Не хватало только чашки крепкого сладкого чая. И я, решив дождаться этого завершающего штриха, поставил чайник на огонь.
Вот в этом-то и состояла моя ошибка.
Не успел чайник издать свое победоносное закипающее "У-иии!", как пришла Лета. Причем, как обычно, незаметно. Хотя заслуги в этом самой сестрицы никакой нет. Просто, по радио играли что-то громкое классическое, заглушая все шумы. Я б выключил чертову коробку, но неделю назад Анот, возмутившись, что за регулятор громкости все вечно хватаются грязными руками, повесил ее над дверью. Поближе, как он сказал, к розетке, которую неизвестный гений разместил впритык к дверному косяку на такой высоте, что я могу достать только со стула. Таскать же мебель туда-сюда ради потише-погромче мне решительно не хотелось, поэтому по кухне распространялись все заглушающие аккорды классики, под которые и заявилась Лета.
Если какой-нибудь умник будет с пафосом говорить, что женщины гораздо спокойней относятся к еде, чем мужчины, можно смело плюнуть ему в глаза. Враки. Они могут спокойно относиться к той еде, которую еще только надо приготовить. Но вот к той, которая уже приготовлена и стоит на столе, источая соблазнительные запахи, они спокойно относиться не могут. И сестрица лишнее тому подтверждение.
