По. Цветаевой
Рельефный склон взывает кануть в лету,
Раскинулся и разложился на земле.
Мне обещает превращение в комету,
Когда погасну в полуночной темноте.
Он зол, коварен, и хитёр, и мрачен,
Он идеален в той неровности вершин.
Мне заявляет властно то, что я растрачен,
Что не увижу больше полный слёз кувшин.
Он манит обещаньями слепыми,
Но я не слеп, увы, совсем не слеп!
Зовёт к себе, стелясь узорами крутыми,
Среди камней мне ЛИЧНЫЙ вырезает склеп.
Я сделал шаг, второй, десятый. Замер.
Мгновенье, и обрыв уж предо мной!
Вдруг вспомнилась таинственность кунсткамер,
Что посещал я прошлою зимой.
Сквозь черноту и устрашение видений,
Явился запах самых лучших трав,
Ах, сколько было сделано суждений,
Когда на этом склоне был чужого нрав!
Не только ж у меня такая участь,
Не многие смогли не рухнуть вниз.
Здесь обывателей вязала трусость,
Здесь обрывался жизненный каприз.
Уж сколько их упало в эту бездну,
Слепых и потерявших к жизни интерес.
Настанет день, когда и я исчезну.
Я отшагнул. Не занавес. Диез!
***
Сейчас бы в осень окунуться с головою,
Да только новый год с улыбкой машет.
Хотел как в русской прозе быть с тобою,
А сердце на последних импульсах всё пляшет.
Обида скребстись начала из-под низу,
Я пальцы сжимаю все крепче на струнах,
Мне б вольно отдаться песчаному бризу,
А я прожигаю седьмую в коммунах.
И в ложь я порою охотно так верю,
Что ты бы давно уж сошёл бы с ума.
Я пищу кидаю полночному зверю,
В надежде, что ты не увидишь письма.
А если увидишь, плевать мне хотелось,
Я слабый, всё верно, но я признаюсь.
И стыдно отнюдь, что лицо всё зарделось,
Но я не уйду, не придёшь, я дождусь.
Пусть, слов ты моих не услышишь сегодня,
Пусть, кубарем буду нестись я к низам
Пусть, честь опорочит мне жалкая сводня,
Навечно тебе своё сердце отдам.
Мне хочется писать, да так чтоб выжигателем,
Разжечь доску, полено бросив в пламя.
Мне хочется остаться в этой жизни продолжателем,
Чтоб вознесли слова мои на знамя.
Писать о том, что прожито, что пройдено телами,
Что в редкие моменты обжигало тело.
Мне хочется писать о том, что сделано врагами,
Чтоб после, это все в камине тлело.
Не знаю я что будет завтра, не помню то что было,
Лишь очертания безжизненно всплывают вновь.
Но я пишу о том, что звонко в сердце выло,
О том, как чувствовал я радость, грусть, любовь.
О том, как кожа пострадала, встретив ножны,
О том, что заставляло улыбаться каждый раз.
О том, что получилось, пусть казалось невозможным,
О том, что продолжаю я упрямый свой рассказ.
И пусть в былое время было стыдно, больно,
Сейчас иначе, по-другому, нет повторов.
И как бы трудно ни было, воскликну я – Довольно,
В грядущем не позволю укоротить свой норов!
Письмо
Любовь моя, пишу тебе от скуки,
Хотел сказать всего лишь пару слов.
Уже потерян счёт унылых дней разлуки,
А руки помнят шёлк тех рукавов.
Лоскутных тканей видел я немало,
Но только тот запомнил материал.
И время движась постепенно обязало,
Сказать хоть слово, пусть тогда молчал.
Прошу простить за нарушенье клятвы,
Я обещался не тревожить твой покой,
И был я верен, посещал все жатвы,
И потому пишу истерзанной рукой.
Багряный, алый шлейф из ран струится,
Редея цветом опускаясь ближе к полу.
Он не даёт свободой ясной насладиться,
И агитирует меня продаться метанолу.
Нет мочи больше погибать беззвучно,
Увидеть бы тебя, коснуться бы на миг.
Но облака на горизонте душат тучно,
И понимаю, что беспочвенен блицкриг.
Я стал читать, к развитию стремиться,
Не забываю то, о чем жалел тогда.
Стараюсь в омут знаний погрузиться,
Чтоб не сорваться и не рухнуть со стыда.
И классику включаю раз в неделю,
По понедельникам звук птиц внимаю.
По вторникам брожу по узкому тоннелю,
А по ночам твержу подушкам, что скучаю.
Твои слова как колокол – по расписанию,
Звучат с призывом службы каждый день.
Пытаюсь не отдаться подсознанию,
Но цепь взрывная бродит, словно тень.
Твои глаза мне снятся чёрной ночью,
Твои древесные бездонные озёра,
Я утопаю в них, себя терзая в клочья,
И обновляю каждый час стакан ликёра.
Твой стан, пигменты и табачный запах,
Я помню каждый миллиметр твоей шеи,
