Всё началось с баночки фаршированных оливок. Да, именно с них, ибо я не в настроении винить себя, а высшие силы, если они существуют, просто не могли допустить подобное. Всё случившееся не может быть происками судьбы-злодейки, карой господней или магнитными бурями. Сегодня я решительно настроен винить баночку чёртовых оливок. А как иначе объяснить мою догорающую дачу, уже обугленный труп соседа, сломанные рёбра и сожжённые до мяса ладони моей супруги? И всё это в четыре тридцать утра, первого января.
– Как думаешь, поверят? – спросила Таня, моя жена, не отводя взгляда от полыхающего дома.
– Кто? – ответил я вопросом на вопрос, аналогично уставившись на горящий фронтон нашей дачи.
– Они.
– Они? Инопланетяне? – отшутился я, параллельно пытаясь нащупать в карманах пачку сигарет.
– Пожарные, – бросила Таня. – Что мы им скажем? Это же пиздец!
– Ну… – я запнулся, подкуривая одновременно две сигареты, раскурил, пыхтя, как самовар и вставил одну в уголок потрескавшихся губ супруги. – Скажешь им, что я разжигал печь бензином.
Таня грустно улыбнулась. Весёлого в данной ситуации было мало. Вообще не было! Но самоирония, как защитный механизм, работала отменно.
– Ты ещё в настроении шутить? – переведя взгляд с охваченного огнём дома на меня, спросила жена. Тень улыбки в тот же миг слетела с усталого лица.
Я промолчал, сделал глубокую затяжку, тяжело выдохнул. Взгляд упрямо цеплялся за огромные всполохи пламени, озаряющие чёрное небо. Зрелище было неописуемое. У нас был лучший фейерверк на всю округу! Свист и треск лопающегося шифера, сопровождающийся характерными громкими хлопками, был слышен за версту и дал бы фору любому праздничному салюту. Столп тяжёлого, чёрного дыма, не тая в воздухе, упрямо стремился ввысь. Скоро должна была начаться самая зрелищная часть утреннего огненного шоу: обрушение крыши. Огонь беспощадно глодал стропила. Прогнулась несущая балка. Где-то вдалеке выли сирены. Пожарные машины, плутающие среди узких и зачастую тупиковых улочек частного сектора, тщетно искали дорогу к пожару.
Таня слепо смотрела в глазницы окон, наблюдая, как беспощадная стихия дожирает остатки интерьера. Из прострации её вырвал оглушительный грохот, сопровождающийся еле слышным звоном стекла и треском древесины. Крыша рухнула, бросив в небо ослепительный столп искр.
Из-за поворота показались несколько пар автомобильных фар, рассекающих лучами яркого света задымлённую улицу. Два пожарных расчёта, «скорая».
– Полный набор, только ментов не хватает, – бросил я, помогая жене подняться со штабеля обрезной доски.
Группа пожарных разматывала рукава, ещё двое напяливали на себя композитные баллоны.
– Есть в доме люди? – послышался отдалённый громкий возглас.
Таня вопрошающе посмотрела на меня.
– Ну, он ведь не конкретизировал, живые или нет? – сухо ответил я, глядя в большие испуганные глаза супруги, в которых теперь читался укор.
Набрав полные лёгкие воздуха, насколько это было возможно, я выкрикнул отрицательный ответ и, взяв жену под руку, помог ей сделать несколько неуверенных шагов. Сломанные рёбра давали о себе знать. Навстречу нам бежала парочка бойких санитаров.
– Инопланетяне или бензин? – спросила Таня, тяжело постанывая с каждым неуверенным шагом, с тревогой глядя на приближающихся работников скорой помощи.
Я посмотрел на свою жену. Каких-то пять – шесть часов назад одетую в восхитительное, в меру короткое бархатное платье, с изысканным чокером на тонкой шее, умеренным макияжем, высокой причёской и алым маникюром на длинных пальцах, а теперь облачённую в пропахшие дымом лохмотья, с растрёпанными волосами, обугленными ресницами, сорванными ногтями и белеющим мясом на обожжённых ладонях. Она походила на ужасного вида манекен с застывшей гримасой боли на некогда красивом измазанном сажей лице.
– Как думаешь, они поверят в короткое замыкание?
***
– Просто держи этот чёртов табурет и избавь меня от сентиментальных излияний, – буркнул я, пытаясь зацепить краешек гирлянды за карниз.
– Но они ведь наша родня! Моя сестра, твоя свояченица, мои… наши племянники…
– Вот именно! Ключевое слово – «твои», – прервал я жену. – Твоя сестра, твои племянники. Вот поэтому наша страна никогда не будет жить хорошо. До тех пор пока у нас этот долбаный «совок» в голове! Кум, брат, сват! Я сыт по горло слащавыми монологами о том, что Новый год – это семейный праздник, с меня хватит бредней о воссоединении родственников, семей, и сказок о Рождественских чудесах, случившихся с нищими либо дураками.
Таня молчала, придерживая двумя руками шаткий табурет. А меня это молчание будто подстёгивало, словно погонщик резвую тройку. Иными словами, меня понесло:
– Оглянись, родная. Ты в каких реалиях живёшь? Праздник праздником, я не спорю, но по сути своей – всего–то смена календаря. И прошу заметить, что это не мне второго числа на работу, а ты тут устраиваешь для своей родни «благотворительный вечер», который, как мы оба знаем, перерастёт в «благотворительную неделю», а того и глядишь – в месяц.
Таня молчала. Я взглянул вниз, неуверенно балансируя на табурете, и только сейчас заметил, что она тихонько плачет. Я заткнулся. Закрепил, как мог, непослушный конец гирлянды прищепкой от ламбрекена и слез с табурета.
– Ну и по какой причине ты разводишь в доме сырость? – съязвил я, словно не понимая причины слёз супруги.
– Ты злой, Андрей. Они ведь и твоя родня. Я вижусь с сестрой раз в столетие, а когда мы вместе встречали Новый год я уже и не вспомню. Ещё девчонками, наверное. А на прошлый Новый год она с детьми…
– Да, на прошлый Новый год она с детьми лежала с «короной», на прошлый Новый год они мне нравились больше. Представь моё разочарование, когда ты сказала, что они не собираются умирать.
Советская ёлочная игрушка просвистела у меня над ухом и с глухим хлопком разбилась о книжный шкаф.
– Прости, это шутка! Тут я, правда, перегнул. Извини.
Стеклянная шишка пролетела мимо плеча. За ней последовал отвратительного вида стеклянный лимон. Подумать только, как подобным уродством люди украшали свои дома ещё каких-то тридцать лет назад? Хотя, чему удивляться? Мы и по сей день украшаем.
Не достигнув цели, шишка вдребезги разлетелась на десятки осколков. Эстафету принял стеклянный Наф-Наф, за ним полетела лубяная избушка и парочка бирюзовых шаров.
Поняв, что она лишь прибавляет себе работы в уборке, Таня взяла себя в руки. Глаза блестели, губы дрожали.
– Козёл Вы, Андрей Анатольевич, – попыталась твёрдо произнести моя супруга, но голос предательски дрогнул. – У них ведь больше никого нет.
Я глубоко вздохнул, бережно взял супругу за плечи и как можно спокойнее произнёс:
– Танечка, в развитых странах, подчёркиваю, в
