Здесь дорога резко уходила влево, уводя за собой асфальт, а прямо, между двумя стенами высоких непролазных кустов, шёл просёлок, утопающий в кремовой пыли. Костик вздохнул и шагнул в пыль. «Кроссовки потом почищу», – решил он и пошёл.
– Это Дальняя? – спросил Костик у старушки, копавшейся в огороде. Её одноэтажный домик с облупившейся синей краской был первым в ряду строений.
– Да уж не Ближняя, ясень цвет! – схохмила старушка. Она вытащила смартфон и сфотографировала Костика. Тот усмехнулся и вошёл в деревню.
Указателей нигде не было, потому он и спрашивал. Попасть ему нужно было именно в Дальнюю, небольшую деревеньку в самом сердце нашей большущей родины. Хотя кто знает, где у неё сердце? Так Дальняя и была чёрт знает где. Костик ехал поездом до маленькой сонной станции, затем трясся в автобусе с мутными, как немытый аквариум, стёклами, потом ловил попутку, теперь шёл пешком.
Он присел на корточки, взял горсть пыли с просёлка, и она заструилась у него между пальцами. Как будто чрезвычайно пушистый кот лениво протёк по коже, лаская и щекоча мягкой шёрсткой. Из-за забора Костик услышал голос: «Варька, ну чё ты там канитупишь, тащи помирцы!» – и понял, что он на месте.
Дома здесь стояли плотнее, чем в начале деревни, где жила весёлая смартфонная бабушка, но были так же деревянны и не новы. Он наудачу отсчитал семь домов по правой стороне и постучался в калитку.
Костик увидел женщину лет пятидесяти пяти в длинном синем платье с белыми цветочками. В руке она держала розовую пластиковую лейку.
– День добрый, хозяйка! Комнату у вас можно снять?
– Доброздравуй, милок! – ответила женщина. Под ноги ей ввинтился кот. – Ах, ты, мурзопакостный! – ласково сказала она и мягко отстранила его ногой. – Снять можно, у Ларика есть комнатёнка, но это на закрайках. Мансарда у СемСемыча пустаивает, только ты торпевай, пока он не назерканился до винтихлюпликов.
– Спасибо! – нерешительно поблагодарил Костик, думая, как найти этих Ларика и СемСемыча.
– Да не квёклись, сейчас я СемСемычу зазвонтреляю. – В её руках появился мобильник. Разговор вышел кратким, – женщина послушала ухом звуки, доносившиеся из трубки, и изрекла:
– К Ларику тебе пылить надо. СемСемыч вчерутро рапивит, а к нему ещё Невменяй нахалявился.
Прямо в пыли она нарисовала пальцем подробную схему прохода. Костик сфотографировал рисунок на телефон, поблагодарил и снова пошёл.
Лариком оказалась маленькая улыбчивая женщина лет пятидесяти, дом которой стоял на самом краю Дальней. За домом виднелось цветочное поле, а вдалеке еловый лес.
– Да ты не жмуплись! – Женщина весело посмотрела на Костика, мнущегося в прихожей. – Прозувайся. Кличь меня как все – Лариком. Я не выпенгордая.
– А ваше отчество как?
– Ивановна. А надо?
Комната была светлая, аскетично обставленная: кровать, стол и стул, выгоревшие в зелень кремовые обои и древний, с ятями, барометр-анероид на стене. Костик постучал пальцем по стеклу барометра, – тот падал.
– Клёвасная комнатёнка? – спросила Ларик, когда Костик нашёл её в огороде за домом. Несколько куриц деловито ходили рядом, что-то выклёвывая из земли.
– Вполне. Почём сдадите?
– Две.
– В день? – удивился Костик.
– Господиисусе! В месяц. А ты чего к нам?
– Практика, – коротко пояснил Костик. «Наверное, не надо уточнять, что практика диалектологическая. А то, что я здесь, – вообще курьёз».
– Какую науку мытерзаешь? – спросила Ларик.
Сделав лицо попроще, Костик признался:
– Лингвистику.
Ларик задумалась.
– Дюжмудрая, – наконец изрекла она. – А хлебакашить у меня будешь?
Костик смешался.
– Я сам, – выдавил он, – сейчас схожу в магазин.
– Да ты чай выпей, чего на голопустый живот бесутить.
Костик сидел в гостиной, Ларик накрывала на стол.
– Чаёк сморошиповый. – Она поставила на стол чашку с чаем, от которой приятно веяло смородиновым листом. Костик отхлебнул и почувствовал кисло-сладкий вкус шиповника.
– А вот раффиладки и мармаэллки. Бери, не тушкняйся. – Ларик указала на стеклянную вазочку, в которой вперемешку лежали кусочки мармелада и красно-белые «раффаэллки».
– Может, ну его? – спросила женщина, когда Костик допил чай и засобирался в магазин. – Небо хмуротемится, как пятахрюк будешь.
– Ничего страшного, я быстро. Как дойти?
Он вступил в мягкую шелковистость и, окутав себя тучей пыли, как паровоз паром, пошёл по деревне к шоссе.
Дождь хлынул, когда он отошёл от дома, и возвращаться было попросту жалко. Мука под ногами превратилась в тесто, и Костик месил его ногами с усердием крайне ответственного тестомеса. На середине деревни он увяз, а когда выдёргивал из трясины ногу, поскользнулся и плашмя упал в грязь. Поход в магазин провалился. Костик потащился обратно, а шелест дождя и удары грома сделали неслышными его чертыхательства.
Грязной рукой он открыл дверь Ларикова дома, придержал, оставив на ней пятипалый отпечаток, и остановился на пороге. С него текло. Дверь рвануло ветром, она наподдала его сзади, и Костик оказался посреди гостиной на полу.
Ларик одарила его понимающим взглядом и только спросила:
– Хлебакашить у меня будешь?
– Да!
Остаток дня Костик стирал, сушил вещи и ел. За окном шёл мощный плотный дождь.
Костик открыл блокнот и записал всё необычное, что сегодня услышал. За расшифровкой некоторых слов бегал к Ларику. И вот что у него вышло:
«Канитупить – канителиться и тупить.
Пустаивать – пустовать, простаивать.
Торпевать – торопиться, поспевать.
Назерканиться – сильно напиться.
Звонтрелять – звонить, трезвонить.
Прозуваться – проходить и разуваться.
Рапивить – пить пиво с раками.
Выпенгордая – выпендривающаяся и гордая.
Клёвасная – клёвая и классная.
Мытерзать – мытарить и терзать.
Дюжмудрая – очень мудрая.
Хлебакашить – есть хлеб и кашу, в общем смысле, питаться.
Бесутить – бегать, суетиться.
Голопустый – голодный и пустой.
Тушкняться – тушеваться и стесняться.
Помирцы – помидоры и огурцы вместе».
Раффилладки и мармаэллки были понятны из контекста. Кто такие винтихлюплики, Ларик не знала.
