Глава 1. The spark from the sky
Квартира Марочкиных на севере Москвы, комната Филиппа Марочкина.
На книжной полке: Дуги Бримсон, Дмитрий Лекух, Энтони Берджесс, разные Мураками, Пушкин, Гоголь, Достоевский, etc; DVD-диски.
Текстовые файлы на жестком диске компьютера: Агата Кристи, Гилберт Честертон.
На письменном столе: множество журналов по бодибилдингу и компьютерным играм.
На тумбочке у кровати: «Это я – Эдичка» Лимонова, под ним – порно-журнал.
– Не жми на кнопки! – воскликнул длинноволосый шестнадцатилетний хозяин квартиры, начинающий качок Филя. На самом деле, он подразумевал просьбу не давить так сильно на кнопки джойстика, но из-за чрезмерного волнения сформулировал мысль иначе, чем вызвал приступ смеха у своих друзей – Вити Моисеева (молодого человека шестнадцати лет, в майке с названием альбома группы «Коррозия Металла» «1.966», с короткой «спортивной» стрижкой и слегка грустным выражением лица), Вали Валжанова (шестнадцати лет, среднего роста; с контактными линзами на глазах, делавшими заметными красные прожилки; в майке с группой «Guns N» Roses» и со стрижкой «полубокс») и Семена Прыгалкина (крепкого пятнадцатилетнего подростка, выглядевшего заметно старше своих лет).
Четверо друзей собрались в новой Филиной квартире на «Речном вокзале» (куда он переехал с Лихачевки – района, где до того жили все они) и, ни о чем не заморачиваясь, так как было воскресенье, играли в компьютерный эмулятор «дендевской» «Battletoads» «по этапу и по жизни» (тюремно-лагерные аллюзии неуместны), как они это называли. Осуществлялось это так: как только кто-нибудь «тратил жизнь» или двое (играли по двое одновременно) проходили этап, их сменяли ожидающие своей очереди. Таким макаром они уже добрались до «Лабиринта», когда у Вити внезапно разболелась голова, и он покинул друзей, решив немного прогуляться по округе.
Виновата была не столько возникшая головная боль, сколько одна личностная особенность Витька, которая заключалась в том, что у него иногда совершенно неожиданно возникала потребность в одиночестве. В данный момент в его поисках он направлялся к близлежащему парку. К обычному небольшому московскому парку из тех, что расположены по окраинам города.
«Забавно устроен разум человека. В играх на „Денди“, которые используют английский для общения с геймерами, всё ясно более или менее. А вот игрухи на китайском, сюжет которых частенько никому не понятен, привлекают чуть ли не сильнее, так как стимулируют фантазию».
Дело было в начале осени. Погода в эти дни предпочитала поражать москвичей своим непостоянством: преимущественно пасмурная, она вдруг дарила тепло своей улыбки тем, кто не был, вернувшись из отпуска, с головой погружен в суетную беготню и толкотню мегаполиса и, следовательно, мог еще оценить ее красоту.
День был замечательный, и особенно радовал тот факт, что людей, кроме самого Витьки, вокруг видно не было. Как-то мгновенно и сама собой прошла головная боль.
Он любил городские парки, и этот не был исключением. Кучи палой листвы под ногами образовывали ковер в Храме Природы, с естественным блеском ослепляющей красоты которого не смогли бы конкурировать никакие узоры работы восточных мастеров в мечетях. И самым прекрасным в Естественном Храме было то, что в нем не было ни священников, ни паствы, ни жрецов… да вообще никого, кто мог бы возвыситься над другими в рамках культа Природы. «Как, вообще, можно не любить или не стремиться беречь природу? Красота и чудо Творения открыты напрямую нашему взору почти исключительно в ней!» – бродили мысли в ещё не затуманенной алкоголем, никотином и Борьбой За Самый Жирный Кусок Жизни голове.
Снимая на «мыльницу» окружающее его великолепие, Витя вспомнил, как во время зимних каникул в прошлом году их класс ездил на автобусную экскурсию по Москве. В ходе экскурсии они посетили места культа распространенных религий: православную и католическую церкви, синагогу и мечеть. Причем, очень «политкорректный» экскурсовод, лишь только он оказывался с учениками наедине, указывал им на превосходство православия над всеми другими конфессиями. Витька уже тогда решил для себя, что религия как организованная извне вера – это то, с чем он будет бороться, когда вырастет, отстаивая в спорах свою точку зрения. Религия как флаг борьбы с коммунистической идеологией, полагал Моисеев, была очень удобна, но сейчас она не столь необходима – по крайней мере, быть адекватным вполне можно и без нее. Не говоря о том, что, чтобы добиться многого, нужно делать очень много, а религий, направленных прежде всего на активное взаимодействие не с миром духа, а с миром материи, не так уж много. Все организованные религии смешны еще и потому, что Бог не может обладать случайностью существования, которое подразумевается во всякой персонификации. Когда мулла в мечети, собравшийся прочитать им лекцию об исламе, велел всем встать на колени (пригрозив ничего не рассказывать в случае неповиновения), Витя был единственным, севшим по-турецки. Мулла тогда не заметил этого, или сделал вид, что не заметил.
Размышляя о религии, Витя задал самому себе вопрос, который показался ему интересным: «Какой смысл люди вкладывают в выражение „Бог един“ или „Бог один“? Бог что – что-то вроде помидора, чтобы его по штукам считать? Будто весь вопрос в том, штучный ли нам товар предлагается, или сразу целый гарнитур… Бог, скорее всего, что-то такое, о чем нельзя говорить верно, ибо он находится где-то вне рамок осознания реальности…» Эту мысль он записал в свой дневник, который у него всегда был с собой.
На одном из стоящих вдоль парковых дорожек столбов еще зоркий несмотря на большое количество уделяемого компьютерным играм и книгам времени Витин глаз заметил объявление, озаглавленное так: «АНТИКАПИТАЛИЗМ-200». Последняя цифра осталась на куске листа, который был оторван, поэтому судить о датировке мероприятия было сложно: оставалось не вполне ясным, дело ли это прошлого или будущего. Под красными буквами напечатан портрет Че Гевары. «Что ж, в капитализме русской модели, как показало время, хорошего, откровенно говоря, не так уж много… А почему бы не проводить митинги и акции другой направленности, например, «АНТИРЕЛИГИЯ-200»? – думал Витька, ступая всё по тому же природно-храмовому ковру, который, помимо прочего, обладал таким достоинством по сравнению с шелковыми и прочими: по нему не жалко было ходить. И тут еще одна мысль посетила нашего героя. Он также не поленился записать ее в своем дневнике: «Если человек боится потерять что-либо, боится не абстрактно, и трясется за вещь или что-либо другое, когда этому лицу, предмету или явлению ничего не угрожает, то это не настоящая вещь, она не стоит того, чтобы ее любить. И любовь подобная – не настоящая, это лишь иллюзия, основанная на привычке, похоти или праздности. Что-либо настоящее любят, но не боятся потерять глупым образом: Родину, родных, друзей, природу, Землю, огонь, воду, небо, звезды… Бога. А машина? картина на стенке? мобильный? Что ж, хочешь – трясись над ними, но лично я буду стараться, чтобы тепло моей души не растрачивалось на такие преходящие вещи». Тут же он вспомнил, как недавно разбил случайно медиа-плеер. Тогда он совершенно не переживал, а лишь радовался, что освободил свою душу, разбив ее оковы, поскольку начинал уже ощущать над собой власть вещи. Помимо этого он получил лишний довод в пользу того, что этот мир – иллюзия: когда он смотрел на микросхемы внутри разобранного устройства, не мог поверить, что такие маленькие детали могут вмещать столько аудиовизуальной информации.
