Ирина Скарятина - Небесный Путь в Россию. Дневник Военкора

Ради подготовки, перевода и публикации этих никогда не издававшихся (за исключением пяти репортажей, появившихся в журнале Кольез (Collier's))рукописей Ирины Скарятиной, обнаруженных мной в закромах библиотеки Принстонского университета (США) и любезно предоставленных мне в оцифрованном виде специалистами тамошнего отдела специальных коллекций, Эдриэнн Русинко и Эннали Паулс, я совершенно уверенно принял решение отложить на какое-то время работу над третьим романом цикла "Миры Эры", где речь пойдёт об эмиграции Ирины в 1920-х годах сначала в Англию, а затем в Америку и её нелёгком полунищенском существовании там в течение нескольких лет с последующим становлением в качестве успешного писателя, популярного лектора и театрального критика. Выражаясь современным телесериальным языком, выбор был сделан в пользу сиквела (представляющегося мне бесспорным апофеозом творческой и общественной жизни Ирины), в котором она сама, будучи на тот момент военным корреспондентом американского журнала Кольез, детально рассказывает о своей труднейшей длительной командировке в СССР в 1942-ом году (в свои 54(!) года и ровно через 20 лет после того, как была вынуждена покинуть Россию). А уж потом, коли Бог даст, придёт черёд и нашего совместного с ней и её американским мужем Виктором Блейксли приквела под названием "Миры Эры. Книга Третья. Трудный Хлеб" об упомянутом выше начальном периоде её заграничного бытия.

Основной причиной такого решения после ознакомления с содержанием данных рукописей Ирины стало абсолютно чёткое понимание злободневности написанного ею тогда, 80 лет назад, именно сейчас – на фоне происходящих событий как внутри России, так и на полях её новых битв с возродившимся нацизмом. И когда, как не сейчас – по прошествии 60-ти лет с Ирининой смерти, – самое время такой книге наконец-то явиться на свет в память об этой прекрасной, отважной женщине и за её авторством.

В отличие от цикла "Миры Эры", в котором я выступаю составителем своеобразного "литературного коллажа" или, как я сам себя называю, "ремесленником-бусоделом", нанизывающим на временну́ю нить жизни Ирины и её окружения разнородные, вручную выделанные "бусины", как то: переведённые отрывки из её собственных англоязычных романов, изданных в США в 1930-х годах (а в третьей книге серии добавятся ещё и большей частью никогда не публиковавшиеся рассказы Виктора, объединённые заголовком "My Russian Wife" ("Моя русская жена"), на которые я наткнулся в хранилище рукописей библиотеки Конгресса США); выдержки из архивных документов, "отрытых" в различных исторических "залежах" и касающихся дворянского рода Скарятиных и связанных с ним; цитаты из личной переписки героев повествования и мемуаров, где они упоминаются, и прочее подобное, – выставляя затем получившееся "ожерелье" на всеобщее обозрение под своим именем, в данной книге я позволю себе добавить лишь сноски, предисловие и послесловие, используя в них фрагменты статей из американских газет того времени, ярко дополняющих образ вернувшейся из поистине героического путешествия Ирины. И вот первый из них, объясняющий, почему рукописям так и не был дан ход:

"НЬЮ-ЙОРК – На днях в наш город прилетела на Клипере1 русская писательница и лектор, Ирина Скарятина, и я поспешила в отель 'Амбассадор', дабы услышать её рассказ, пока та не устала им делиться, – и оно того стоило. Мне редко приходилось встречать более обаятельного человека, чем этот знаток России – как старой, так и новой. Перелёт сюда, особенно над Бермудами, выдался крайне тяжёлым, и Скарятина была вся в синяках от самолётной болтанки, но её разум и дух не пострадали.

Она вернулась из Москвы, где работала корреспондентом американского еженедельника, и поведала мне, что советские люди просто невероятны. Я знаю кое-что о российской цензуре лично, но она утверждает, что нынче та стала строже, чем когда-либо прежде. За пять месяцев пребывания в Советском Союзе ей даже удалось попасть на охваченный войной Дон, но местные проверяющие велели ей помалкивать о том, что она там видела и слышала. Более того, сразу же по прибытии к нашим берегам она имела беседу уже с американскими джентльменами от цензуры, требовавшими как можно меньше рассказывать о том, как она перемещалась, где останавливалась и чему стала свидетелем по пути в СССР и обратно. Держать в себе столь замечательную историю – это величайшая трагедия для любого журналиста. И потому Ирина очень расстроена". (Элис Хьюз, Форт-Уэрт Стар-Телеграм, 30/12/1942)

Посвящаю эту работу отважным военкорам, истинным патриотам своей Родины – России, рискующим жизнью и прилагающим все усилия, чтобы донести правду о её великой битве со злом нацизма до современников и будущих поколений. Алексей Белов-Скарятин

Портрет Ирины Скарятиной работы известного американского художника Жоржа Шрайбера из её личного архива, хранящегося в отделе специальных коллекций библиотеки Принстонского университета (США).