Арнэй
Утро началось на редкость паскудно.
Нестерпимый зуд в лопатках испортил настроение ещё даже до самого момента пробуждения. Мерзкий, тупой, ноющий. Скорее не зуд даже, а боль. И вечный спутник этой боли – гложущая изнутри, ненасытная пустота. Ощущение безвозвратной утраты чего-то ценного. Важного.
И так пусто теперь, так холодно и бессмысленно, что даже глаза открывать не хочется.
«Кажется, кто-то не в настроении, – прозвучал в голове бесстрастный голос симбионта – так сказать, вынужденного «соседа по телу». – А, может, это у тебя уже возраст. Чем дальше – тем хуже будет. А мне нужна еда».
«Заткнись», – мысленно посоветовал драгх внутреннему голосу, по-прежнему не открывая глаз.
Тот своим занудством только делает хуже. И ведь знает, пиявка магическая, что от его пророчеств только хуже, а всё равно норовит уколоть побольнее.
Магия драгха напрямую зависит от симбионта. А он, в свою очередь, питается чистым пламенем. Чуть тлеющим – в людях, искрящим – в полукровках.
И плевать симбионт хотел на своего носителя. Плевать ему на боль и тоску по утраченному небу.
«Еда, – не унимался симбионт. Голос его был тихий. Безэмоциональный. Такими голосами разговаривают во сне. – Мне. Нужна. Еда».
«Когда ты уже сдохнешь от голода, прорва шрявья», – мысленно простонал Арнэй.
«Только вместе с тобой», – ответил симбионт и во всегда бесстрастном голосе паразита прозвучала усталость.
Рядом вспыхнула искра.
По-прежнему не открывая глаз, Арнэй покосился на тлеющий в темноте уголёк. Крохотный, пульсирующий, белый. Едва различимый.
Свидетельство того, что Уикта проснулась.
Уикта – человек, огня в ней кот наплакал.
Чуть больше пламени в остроухих, но их огонь слишком холодный: такой не нравится симбионту. Двуликие, или оборотни тоже не подходят в качестве источника питания магии. Слишком грубые и примитивные, их огонь отдаёт звериным мускусом. Это даже Арнэй чувствует. А симбионт, так вообще ворчит, что пламя блохастых воняет горелым жиром. Кроме того, перевёртыши раздражают. Бесят своей второй ипостасью… Неважно, какой – псовой, кошачьей. Да хоть рыбьей! Самим её наличием.
Лучше всего на вкус пламя полукровок – рождённых от людей и фениксов.
Вот только птахи (сами они, кстати, ненавидят это прозвище) нечасто мешаются с людьми, потому полукровки – редкость. Полудрагоценность, так сказать.
Конечно, идеальнее всего симбионта насыщают чистокровные птахи…
Такого пламени, как у крылатых, нет больше ни у одной расы!
Манящее, волнующее… Такое бесстыже-жаркое, что тысячу драгхов согреть можно. К тому же их огонь вечный. В буквальном смысле. Он не затухает, его не становится меньше при поглощении симбионтом. Наоборот, пламя феникса лишь разгорается ярче! Шрявью мать за ногу…
Говорят, когда феникс распахивает крылья – они сияют ярче тысячи солнц!
Арнэй не знает, так ли это. Он никогда не видел крыльев феникса. Птахам запрещено снимать корсеты в землях высших.
К тому же птахи ещё большая редкость, чем полукровки. И всей душой ненавидят драгхов.
Но запрет на крылья придуман не просто так.
Пламя фениксов опасно.
На него подсаживаешься хуже, чем на наркотик. Арнэй не знает ни одного высшего, кто устоял бы перед птахой. Фениксы, конечно, этим пользуются… Особенно с тех пор, как обрели свободу. Лживые шлюхи…
Зная о зависимости драгхов от пламени, феникс скорее сдохнет, чем даст желаемое бывшим захватчикам.
И ведь не поделаешь ничего, симбионта кормить надо.
Пламя – его природа. А он, в свою очередь – источник магии высшего. Напоминание о былом величии… Насмешка. Ахиллесова пята господ мира.
…Арнэй вдруг запрокинул голову и сдавленно застонал, сминая пальцами гладкий шёлк простыни.
Когда тебя пытаются разбудить минетом – это всегда приятно.
Даже если огня в человечке недостаточно.
Всё же Уикта в этом отношении лучше многих.
В её роду явно отметились фениксы. Арнэй трахает её уже год, а искра всё никак не погаснет. Тут дело ещё и в том, что в роду человечки были и альвы, потому что пламя её отдаёт холодом.
Даур, его брат, потому и брезгует Уиктой. Считает её холодной фригидной стервой.
Арнэй по большей части солидарен с братом, тем более, что симбионты напитываются быстрее за «совместной трапезой». Если бы драгхи не были такими собственниками, групповой секс давно стал бы мэйнстримом. Но раз уж они с Дауром близнецы и делили на двоих утробу матери, делить женщин для них не проблема. Вот ключей от «сильфиды» Даур нипочём не доверит. Ну так то – тачка, к тому же последней модели… умный, точный механизм. А то тёлки…
Но раз уж Даур задержался в Чарингсенте, Арнэй решил, что почему бы и не Уикта.
Она старательная. Вон как упоённо причмокивает, пытаясь заглотить возбуждённый член до основания.
– Ах вы… нехорошие, не дождались меня, – хриплым со сна голосом проговорила Марьям с другого бока.
В голосе девушки сквозила обида, звучал упрёк.
От внимания драгха пламя разгорается не только у фениксов. Человечки со своими жалкими искрами так и липнут к высшим, слетаются, как мухи на мёд. Даже до драк из-за драгхов доходит. Арнэй не очень одобряет все эти плебейские «развлечения», но ведь не всем быть высшими.
Открыв глаза, драгх увидел склонившуюся над своим лицом холёную мордашку Марьям.
За последнее время внешность Марьям претерпела серьёзные изменения в соответствии со столичными канонами красоты, превратив девушку из рыжей огненной зажигалки почти в драгхару. Белоснежная, без намёка на веснушки кожа, прежде торчащие во все стороны рыжие пружинки волос превратились в гладкие, как шёлк, высветленные локоны, рассыпанные по обнажённым плечам, словно человечка только что из салона. Наращенные ресницы, надутые ядом особой медузы губы на пол лица, выпуклые скулы над «аристократично» запавшими щеками…
Губы-плюшки игриво коснулись уголка рта, юркий язычок скользнул по губам, пытаясь проникнуть к нему в рот.
Ну уж нет.
Сжав в кулаке белокурые локоны, драгх оттянул голову человечки назад. Целовать их никогда ему не нравилось. Рты у человечек для того, чтобы сосать, а не для поцелуев. Тем более у таких, как Марьям.
Хриплым от возбуждения голосом Арнэй проговорил:
– Если хочешь присоединиться, можешь отшлёпать свою подружку, а то ведь так и заснёт с членом во рту, – драгх похлопал Уикту по щеке: – Слышала, сладкая? Отклячь-ка задницу.
Не выпуская члена изо рта, Уикта послушно поднялась на четвереньки, и взвизгнула, когда на пышные ягодицы обрушилась ладонь уязвлённой Марьям.
– Соси старательнее, сучка, – хрипло приказал Арнэй, надавливая пятернёй на затылок Уикты. – Твоя подружка ждёт не дождётся своей очереди.
Воодушевившись словами драгха, Марьям не стала ограничиваться ладонью. Нагнувшись, извлекла из-под кровати кое-что получше. И правильно: когда человечкам больно, они горят ярче.
