Огромное белое полотно висело посреди двора. Абсолютно белое, не имеющее ни точки, ни черточки. Ни чего за что мог бы зацепиться взгляд. Сознание растворялось в нем. Оказываясь в мире, где нет ни чего конкретного. Там, где сущности не имеют явных очертаний. Там, где нет никакой временной последовательности. Там, где может существовать только не существующее.
– А ну отойди от белья. – В окно высунулась баба с вполне конкретными округлыми очертаниями.
– Я ничего не делаю, я только смотрю – Сказал щуплый нескладный мальчик в больших очках с толстыми стеклами.
– Я тебе посмотрю. Сейчас спущусь, и съезжу тебе мокрой тряпкой по шее, будешь знать. А ну пошел от белья.
Он съежился, представив мокрую тряпку, и пошел в другой конец двора.
– Фил – Крикнул ему соседский мальчишка – Давай побегаем.
– Не могу у меня зрение слабое.
– Ну и дурак. Жил да был Слепой Фил
Он штаны надеть забыл.
Мальчишка убежал, а Фил уставился на маленький росток, пробивающий себе дорогу к солнцу. Крошечный, хрупкий он разломал толстый слой асфальта, обогнул бетонный поребрик и устремился в небо, раскрывая ему на встречу свои нежные лепестки.
– Фил. – Это была она всегда прекрасная и не досягаемая. Легкая как пух стремительная как ласточка в полете. Она всегда была для него верхом совершенства. Он наблюдал за ней издалека, но никогда не решался подойти, и заговорить. А сейчас она сама подошла к нему и заговорила своим тонким и нежным голосом – Фи-и-ил ты меня слышишь?
– Да, прости, я задумался.
– Странное у тебя имя.
– Это не мое имя. Меня зовут Филимон. А Филом мальчишки во дворе прозвали. Что бы короче было.
– Понятно. А почему ты не играешь со всеми?
– Не могу у меня зрение слабое.
– Понятно. А что ты тут делаешь
– Вот смотри. – И Фил показал ей маленький росток.
– Ой, какой красивый, можно я возьму его себе – И, не дождавшись ответа, она вырвала его с корнем.
– Катька иди к нам – Крикнул соседский мальчишка.
– Иду – И она побежала туда, куда Фил пойти не мог.
Он стоял и смотрел, на вывернутую землю и думал, сколько нужно было преодолеть маленькому ростку, чтобы увидеть солнце. И как мало понадобилось, для того, чтобы просто вырвать его с корнем. Он перенес бы это гораздо легче, если бы это сделал соседский мальчишка. Но это сделала она. Та, что была для него идеалом.
Он шел по двору погруженный в свои мысли пока опять не наткнулся на белое полотно. Только теперь на нем была черная пятерня соседского мальчишки. Фил застыл глядя на черные очертания ладони на белом полотне. Это было как начало чего-то нового. Зарождения новой жизни еще не изведанной, но уже волнующей своей непредсказуемостью.
В эту самую минуту, когда перед Филом уже разворачивалась картина создания новой вселенной, мокрая тряпка отпечатала свой след на шее и спине Фила. Очки слетели, тряпка продолжала хлестать. А Фил никак не мог понять, что происходит.
– Беги – Услышал он – Беги Фил – Кричала ему Катя.
– Беги дурак – Надрывался соседский мальчишка.
И Фил побежал. Он бежал, не разбирая дороги. Ничего не видя перед собой. Он бежал не чувствуя земли под ногами. Казалось, что он не бежит, а летит как птица. И счастье заполняло его. Как заполняет птенца, когда он впервые поднимается в небо.
–
Он бежал, пока огромное раскидистое дерево не стало на его пути. Ударившись о, него с размаху он упал, как падает подстреленная птица.
Следующие семь дней Фил провел в постели. Доктор диагностировал большую гематому на лбу Фила и легкое сотрясение. Он лежал и думал о том, что же такое сотрясение и как оно влияет на человека. Он думал бы о нем еще больше и обязательно пришел бы к очень важному выводу, если бы не муха с большими лиловыми глазами, что села к нему на одеяло и уставилась прямо на него.
Доски лежали аккуратно сложенные одна на другой у сарая. Почерневшие от сырости и покрытые мхом они выглядывали из зарослей крапивы. Старый сарай, сложенный из круглых бревен так же почернел от времени и воды. Он глядел распахнутыми воротами на стог желтого душистого сена. Сложенного и прикрытого тремя жердями. Желтая солома стелилась до самого сарая и исчезала в его глубине. Там в темноте сквозь крышу просачивался солнечный свет, опускаясь световыми столбиками до самой земли. Воздух был теплым. Стоял запах сена и навоза. В углу фыркая и отмахиваясь от мух, стояла серая в маленькую крапинку лошадь ее так, и звали Крапа. Крапа была добрая и покладистая лошадка нрав имела ровный. Но иногда на нее находило, как говорил дед. И тогда она становилась не управляемой. А происходила это когда где, то начинала звучать классическая музыка. Любая другая музыка, Крапу, ни волновала. Но стоило Крапе услышать классику, как она, навострив уши, начинала кружиться в медленном вальсе, снося все на своем пути. Вот и сегодня дожевывая утреннюю порцию сена Крапа, вдруг повела ушами, фыркнула, потянулась своей мордой к выходу и пошла навстречу венскому вальсу, летящему из приемника ничего не подозревавшей дачницы. Крапа кружась и приседая на раз, два, три, вышла из сарая и, покачиваясь в ритме вальса, пошла к дачнице. По пути она снесла весящее белье и, окрутившись разноцветными полотнами, продолжала кружиться, приближаясь к дачнице. Глаза, которой уже стали округляться, а лицо вытягиваться, видя двигающийся прямо на нее ворох разноцветного белья. Еще не много и Крапа бы снесла дачницу, но тут вальс закончился, Крапа поклонилась, сделала реверанс и пошла на луг, поросший свежей травой. А дачницу потом долго отпаивали чаем с травами.
Дед рассказывал, что до того как он купил Крапу, она служила в цирке. Но по возрасту ее списали и выставили на торги. Так Крапа и попала к нам.
