Мишель Моран - Нефертити

Посвящается моему отцу, Роберту Френсису Морану, который и привил мне любовь к языку и книгам. Ты ушел слишком рано, так и не увидев, как этот роман вышел в свет, но, по-моему, всегда знал, что так оно и будет. Спасибо тебе за это знание и твою блистательную жизнь, ставшую для меня настоящим источником вдохновения.

Назвать мертвых по имени – значит вернуть их к жизни.

Египетская пословица

Для меня путешествие в древний мир Нефертити было долгим, и началось оно с посещения Старого музея в Берлине, где выставлен ее канонический бюст. Этот бюст и сам по себе обладает долгой и занимательной историей, которая длилась с момента его создания в городе Амарне вплоть до его прибытия в Германию, где он произвел фурор на первой же выставке в 1923 году.

Даже спустя три тысячи лет после своей смерти Нефертити своим очарованием ежегодно притягивает десятки тысяч посетителей. Вот и меня околдовали ее загадочная улыбка и волевой взгляд, лучащиеся сквозь стекло гробницы, и заставили гадать, кем же она была на самом деле и как стала столь выдающейся личностью в Древнем Египте.

Итак, перенесемся в 1351 год до н. э. Уже прославились великие фараоны Египта Хеопс, Яхмос и женщина-фараон Хатшепсут, тогда как Рамзесу и Клеопатре только предстоит появиться на свет. Самой же Нефертити исполнилось пятнадцать лет, ее младшей сестре – тринадцать, и весь Египет лежит у их ног.

Если верить тому, что говорят визири, то Аменхотеп убил своего брата, чтобы получить корону Египта.

В третий месяц года и ахет*1наследный принц Тутмос лежал в своих покоях во дворце Малката, расположенном неподалеку от Фив. Теплый ветерок лениво шевелил занавески, принося с собой из пустыни запахи душицы и мирры. С каждым его дуновением длинные льняные полотнища начинали свой танец, обвиваясь вокруг колонн дворца и ласково поглаживая плиты пола, расцвеченные солнечными узорами. Но вместо того чтобы мчаться сейчас во главе своих воинов на боевых колесницах навстречу победе, двадцатилетний принц Египта возлежал в опочивальне, водрузив свою раздавленную и отекшую правую ногу на подушки. Колесницу, которая опрокинулась, немедленно сожгли, но было уже поздно. Тутмоса терзала лихорадка, он был сильно истощен. Но пока бог смерти с головой шакала подползал все ближе, на другом конце комнаты в золотом кресле восседал Аменхотеп, бесстрастно глядя на то, как его старший брат сплевывает кроваво-красную мокроту, что, по мнению визирей, недвусмысленно указывало на приближение смерти.

Когда же Аменхотеп больше не смог выдерживать вида больного брата, он величавой поступью вышел из покоев на балкон, с которого открывался вид на Фивы. Скрестив руки поверх золотой пекторали на груди, он стал смотреть на крестьян, которые, несмотря на удушающую полуденную жару, убирали полбу. Их тени скользили по стенам храмов Амона^>*, грандиозных сооружений, которыми его предки украсили эти земли. Он стоял над городом, размышляя о том послании, что призвало его из Мемфиса к постели брата. Солнце клонилось к горизонту, и ему стали являться видения его вероятного будущего. Аменхотеп Великий. Аменхотеп Строитель. Аменхотеп Великолепный. Он видел все это словно наяву, и, только когда на небосводе засияла луна, шлепанье сандалий по плитам пола заставило его обернуться.

– Твой брат зовет тебя к себе в опочивальню.

– Сейчас?

– Да, – произнесла царица Тия, повернулась к сыну спиной и поспешно вышла.

Аменхотеп последовал за нею в покои Тутмоса. Внутри собрались все сановники Египта.

Аменхотеп обвел взглядом комнату. Все собравшиеся здесь старички хранили верность его отцу и относились к Тутмосу с куда большей любовью, чем к нему самому.

– Вы можете идти, – провозгласил Аменхотеп, и оскорбленные визири в недоумении оборотились к царице.

– Вы можете идти, – повторила она. Но когда старики удалились, она резко бросила сыну: – Ты не смеешь обращаться с мудрейшими мужами Египта как с рабами!

– Они и есть рабы! Рабы жрецов Амона, у которых земель и золота больше, чем у нас. Если бы Тутмос дожил до коронации, то склонил бы голову перед жрецами, как и все фараоны до него…

Звук пощечины, которую отвесила сыну Тия, звонко разнесся по опочивальне.

– Не смей так говорить, пока твой брат еще жив!

Аменхотеп резко втянул в себя воздух, глядя, как мать подошла к Тутмосу.

Царица ласково провела ладонью по щеке принца. Ее любимец, который отличался мужеством как в битве, так и в мирной жизни. Они были очень похожи – у обоих были светлые глаза, а волосы одинаково отливали золотом.

– Аменхотеп пришел повидать тебя, – прошептала она, и локон ее парика скользнул по лицу Тутмоса. Он, сделав над собой усилие, попытался сесть, и царица поспешила ему на помощь, но он взмахом руки остановил ее побуждение.

– Оставь нас. Мы побеседуем наедине.

Тия заколебалась в нерешительности.

– Все будет в порядке, – пообещал Тутмос.

Два принца Египта смотрели вослед своей матери, и лишь проводник умерших в загробный мир – шакалоголовый бог Анубис^>* – достоверно знал, что случилось после того, как царица вышла. Многие сановники полагали, что в будущем, на судном дне Аменхотепа, когда Анубис положит на одну чашу весов его сердце, а на другую – символ Истины, перышко богини Маат^>*, сердце Аменхотепа перевесит перышко. Они были уверены, что его сердце, символизирующее душу и совесть, отяжелело от злых дел, и что Амат^>*, богиня возмездия с телом льва и головой крокодила, сожрет его, обрекая на вечное забвение. Но в чем бы ни заключалась правда, в ту ночь принц Тутмос умер и его место занял новый царевич.

Когда закат над Фивами расплескал последние лучи заходящего солнца по известняковым скалам, мы двинулись нескончаемой процессией по песку. В извилистой колонне, петлявшей между холмами, первыми шли сановники Верхнего и Нижнего Египта, за ними следовали жрецы Амона, а замыкали траурное шествие сотни скорбящих. Песок в тени остывал быстро. Песчинки набились мне в сандалии между пальцами ног, а когда под мой тонкий льняной убор забирался ветер, я вздрагивала от холода. Выйдя из строя, я остановилась и посмотрела на саркофаг, который тянули буйволы, запряженные в салазки, что должно было показать людям Египта, сколь состоятелен и велик был наш принц Египта. Нефертити будет вне себя от зависти, оттого что пропустила такое зрелище.

«Я расскажу ей обо всем, когда вернусь домой, – подумала я. – Если только она не станет задаваться».

Бритоголовые жрецы вышагивали следом за нашей семьей, поскольку мы были главнее даже представителей богов. Благовония, которые исходили из золотых шаров, которыми размахивали жрецы, навели меня на мысль об огромных жуках, отравлявших воздух повсюду, где бы они ни летали. Когда похоронная процессия достигла устья долины, грохот