«НЕТ БОЛЬШЕ ТОЙ ЛЮБВИ, АЩЕ КТО
ПОЛОЖИТ ДУШУ СВОЮ ЗА ДРУГИ СВОЯ»
ИН 15:13
В каждой русской семье есть заветная шкатулка с самым драгоценным содержимым. Нет, не с драгоценностями, нет. Эта шкатулка хранит память…
Память для нас, живущих сейчас, память для тех, кто будет жить после. Пожелтевшие от времени, распадающиеся на сгибах листки фронтовых «треугольников» – писем, написанные простым или химическим карандашом. Документы из прошлого века, за каждым из них события, малая толика жизни родного человека.
Фронтовые письма деда и дяди. От деда небольшая стопка, схваченная тесемкой, которой ее в первый раз, перевязала моя бабушка. От дяди всего четыре. Он ушел на фронт в октябре 42, а в январе 43 «пропал без вести».
«Мама, пишу на спине друга, костер слабо светит, извини за корявые строчки. Скоро пойдем в наступление, освобождать Ленинград»…
Из неизвестности, через 70 лет, его вернут поисковики. Вернув для всех, честное имя русского солдата, исполнившего свой воинский долг, на объятом пламени пути к окруженному Ленинграду. Для всех, кроме нас, которые всегда это знали.
Аккуратно отложив в сторону дряхлые от времени листки, достаю из глубин шкатулки награды и раскладываю перед собой на столе.
«Материнская слава 3 степени» – орден моей бабушки, за семерых детей.
Два «Красной звезды» – моего деда, деда, прошедшего три войны, которому посчастливилось вернуться домой и с последней войны Отечественной…
Медали «За оборону Ленинграда», « За Победу в Великой Отечественной войне»…
Медали не все. Будучи сопливыми пацанятами, мы вешали их на свои, тысячи раз, стираные рубашки, а то и на майки, «награждая» ими самих себя в бесконечных детских «войн ушках». В этих игрушечных «битвах», получая синяки и ссадины, в пылу потасовок, мы теряли их. Ругали нас бабушки и мамы. Деды и отцы никогда. Когда мы заплаканные, огорченные потерей, и страхом перед наказанием. Набравшись смелости, признавались в этом, успокаивая, они, ласково гладили наши бесшабашные стриженые под «ноль» головы, а сами как – то уходили в себя, задумчиво глядя вдаль…
Мы не смышленые еще, не понимали их взгляда, в котором сквозило былое, – не до конца выстраданная боль, не выплаканные потери однополчан…
Их давно нет с нами. Наших пробитых, опаленных насквозь войной дедов и отцов. Но мы застыли, их живыми, вернувшихся с войны, солдат, преградивших дорогу врагу в первые месяцы войны, и встретивших победный майский салют 1945 года.
Мы их внуки и сыновья обязаны сохранить память. Память о разрушающей, попирающей все человеческое войне. Кто был на войне, о ней не кричат. Они хранят ее в себе. Вспоминая о прошедшем пути, только с такими, как они, фронтовиками. Но из коротких обрывков разговоров, из редких, случайно оброненных фраз, мы пытаемся найти, восстановить их следы на суровых, жестоких дорогах Великой Отечественной войны…
2
Младший лейтенант, внутренне волнуясь от предстоящей встречи, одернул гимнастерку.
Привычными, отработанными движениями расправил складки под ремнем, сгоняя их назад. Ребром ладони проверил правильность посадки фуражки. Легонько стукнул в дверь, переступив порог, громко спросил, – Разрешите?
– Да, проходите, – разрешил, сидящий за столом военный с тремя эмалевыми «шпалами» на петлицах, захлопнув лежащую перед ним пухлую папку.
– Товарищ капитан госбезопасности, младший лейтенант, – начал доклад вошедший.
– Садитесь, – не дал договорить ему тот.
Младший лейтенант прошел к столу и присел сбоку на краешек стула.
–Курите? – то ли спросил, то ли разрешил хозяин кабинета, подвинув ближе к младшему лейтенанту, пачку папирос, с изображением скачущего по горам джигита.
–Я не курю, товарищ капитан госбезопасности, с напряжением в голосе ответил тот.
–Хорошо, что не курите, а я вот, – капитан достал из коробки папиросу, постучав мундштуком по джигиту, закурил.
–Вы же из пограничников, лейтенант? – выпустив дым, после глубокой затяжки спросил он.
–Так точно, товарищ капитан госбезопасности, – вскочив, со стула и вытянувшись ответил тот,
Полтора года прослужил на заставе. Оттуда, направили на курсы командного состава.
– Прекратите, как кузнечик скакать, не на плацу. Сядьте и слушайте, – рассерженно сказал хозяин кабинета.
– Заслужил, если отправили, – сказал капитан, когда младший лейтенант сел, – задание у меня вам лейтенант. Вы же в двенадцатом полку разведвзводом командуете?
Младший лейтенант дернулся на стуле, но вспомнив предупреждение капитана, остался сидеть.
Не дожидаясь ответа на свой вопрос, капитан продолжил, – местные во взводе есть?
–Так точно, мой заместитель, старшина Степанов Петр Степанович.
–Еще лучше, – сказал капитан, – плутать не будете, побыстрей дойдете. А теперь слушайте приказ –
Сегодня, до конца дня, подобрать разведчиков, я думаю, с вами, еще троих. Проводником пойдет старшина. А теперь лейтенант, смотрите внимательно, постарайтесь не пропустить мелочей,
–капитан достал из ящика стола карту, освободив место на столе, развернул ее.
Младший лейтенант встал со стула, и, оперев руки на стол, наклонился над картой…
– Мамка, а когда немцы уйдут, – спросил у Тайи, которую все в деревне называли Таисией, сидевший на корточках перед топкой печи, пятилетний сынишка Колька, – ведь они уйдут, сразу тятя с братиками вернуться?
–Вот они их сынок и прогонят. Прогонят с нашей земли, и сразу домой придут, – погладила Таисия сына по голове. Прошептав, – храни вас господь, – перекрестилась на иконы, висевшие в красном углу в глубине комнаты.
– Мама, а бог поможет? – спросил сынишка, – ты вон каждый день молишься, а их все нет и нет.
– Поможет, сладкий мой, обязательно поможет. Много только нас у него, вот и помогает он, сегодня одним, а завтра другим. Дойдет очередь и до братьев с отцом, дойдет, – ответила она.
– А давай и я, буду вместе с тобой молиться, может очередь до них побыстрей дойдет? Когда мы вдвоем-то?
– Конечно быстрей, если вдвоем? – от нахлынувшего чувства она крепко прижала Кольку к себе.
– Фюллера бы их него убить, – шмыгнув носом, мечтательно сказал сынишка, – сразу бы война кончилась.
– Сама бы его, своими руками задавила, – подумала Тайя, – сколько горя от этого изверга.
Глядя на мелькавшее пламя в печи, сами собой нахлынули воспоминания…
В первый месяц войны, осиротели избы, откупившись мужиками, пригодными сгореть в пожирающем пламени войны. А уже по крепко вставшему «зимнику», ушли трое подросших для рати парней, да двое мужиков, уже вышедших из годного возраста, но упрямых и злых от чувства мести, за погибших своих сыновей.
3
Стоящая в стороне от большаков, затерянная на краю большого лесного массива, с трех сторон зажатого озером, небольшая русская деревня в двадцать дворов, не имела никакого стратегического значения ни для немцев, ни для Красной армии. Не зная истинного положения дел на фронтах, она замерла в ожидании…
