Прибывший в пять утра делегат связи козырнул и бесстрастно вручил пакет. Он даже не глушил свой мотоцикл. Хруст ломаемого сургуча и шорох плотной бумаги конверта потонули в удаляющемся реве двигателя. В названии извлеченного из конверта документа гремело железо: «Директива №27. Штаб Запфронта. Белосток». Глаза жадно выхватывали чеканные фразы: «Войска Западного фронта по выполнении частной операции по захвату Сувалкского выступа…», «стремительным ударом завершить разгром противостоящего противника, не дав ему соединиться с резервами из района Нейденбург и Варшава и отойти за р. Висла», «выйти главными силами на р. Висла в готовности к немедленному нанесению удара…», «подготовить выброску воздушных десантов». Город еще спал и даже не догадывался о причинах суеты людей в военной форме со звездами и «шпалами» в петлицах. Дата на листке отрывного календаря на стене не оставляла сомнений в реальности происходившего – 1941 год.
«Стоп, стоп, стоп!» – скажет читатель – «Какая Висла, какие десанты? Все знают, что Западный фронт в 1941 г. потерпел жестокое поражение. Что за альтернативная история?». Все это действительно так. Но Директива № 27 отнюдь не мистификация, более того ее действительно вручали генералам Красной армии ранним утром одного весеннего дня 1941 г. Происходило это в Минске. Документ был частью фронтовой оперативной игры, проведенной под руководством Военного совета Западного особого военного округа 15–21 марта 1941 г. В игре участвовали штабы всех трех армий округа, штаб ВВС и ряд других управлений. Их развезли по разным районам города, и командующие могли общаться друг с другом и штабом фронта как в настоящем сражении – по телефону и телеграфу.
Задание на игру формулировало сложившуюся к ее началу обстановку как вполне благоприятную: «В результате встречных сражений войска Западного фронта «восточных» отразили наступление «западных»…»
Настрой войск Западного особого военного округа существенно отличался от настроя армий многих других сражений Великой Отечественной войны. Те люди, которые отыгрывали наступление на Вислу, еще не имели оглушительного опыта разгрома и окружения. Внезапное появление в тылу танков с крестами, ходящие буквально по головам вражеские пикировщики – все это было в новинку. Люди июня 1941 г. еще не были так напуганы, подавлены заранее, как это имело место в дальнейшем, после череды катастроф. Еще была вера в обратимость катастрофического развития событий. 1 августа 1941 г. танковый генерал Мостовенко написал в заключении отчета о боевых действиях своего мехкорпуса: «Почему же нам, готовившимся к разгрому противника, его преследованию и уничтожению на р. Висла или зап[аднее], следует отказаться от крупных подвижных мехсоединений?»[1]. Пройдя через ад боев в белостокском выступе, отходя по забитым горящей техникой дорогам, он не забыл этой мечты о победе, наступлении и ударе на Вислу. Решительность и дерзость Мостовенко, о которой я расскажу в свое время, несомненно, связаны с теми весенними днями, когда он был в числе участников оперативной игры в Минске.
Неудачное начало войны, несомненно, негативно влияет на отношение к ней общества. Начавшаяся в августе 1914 г. с патриотического энтузиазма и бросания в воздух чепчиков война вскоре окатила русское общество ледяным душем – катастрофой армии Самсонова в Восточной Пруссии. Армия была окружена, сам генерал Самсонов застрелился. Те события небезосновательно считали предвестником последовавшей в 1917 г. революции.
В 20–30-е годы история с армией Самсонова стала излюбленным коньком в обличении царского руководства новой властью. Особенно в связи со вскрывшимися скандальными обстоятельствами разгрома: чтение немцами радиограмм, плохое взаимодействие армий Самсонова и Ренненкампфа итп. В пропагандистской литературе не жалели черных красок: «Напрасно генерал Жилинский, главнокомандующий Северо-Западного фронта, считал наступление в Восточную Пруссию заранее обреченным на верную неудачу, напрасно начальник штаба генерал Янушкевич отговаривал от немедленной атаки – из Парижа торопили. […] «Окончательным результатом» была гибель русских армий, но царь выполнил свой договор: за французское золото он расплатился кровью и жизнью трудящихся»[2]. В специальной литературе тоже не упускали случая пнуть предыдущих властителей: «Несомненно, Наполеон понимал это требование теории, и очень стремился под Лейпцигом не допустить сближения союзников; однако, с этой задачей ему справиться не удалось. Эта задача удалась Людендорфу во время Самсоновской операции; но это не заслуга германского командования – а непригодность командования русским северо-западным фронтом к своей деятельности»[3]. Считалось, что Красная армия не допустит подобного неудачного дебюта. Но, к сожалению, – накаркали. Великая Отечественная тоже началась с катастрофы с окружением войск.
Эпическая драма разгрома Западного фронта в июне 1941 г. стала в послевоенные годы притчей во языцех, своего рода аналогом истории с армией Самсонова. Особый колорит тем событиям придавал факт последовавшего вскоре расстрела командующего фронтом Павлова и ряда его сослуживцев. Н. С. Хрущев поспешил заявить, что он сразу увидел в Павлове плохого руководителя и даже загодя предупредил об этом Сталина. Но тот, якобы, ничего не хотел слушать. В своих воспоминаниях Никита Сергеевич озвучил поп-версию событий на Западном фронте: «Когда командующим в войска Белоруссии был назначен Павлов, я даже не знал о такой перестановке, что тоже характерно, хотя был членом Политбюро. […] А чем это кончилось, всем известно. Павлов в первые дни войны потерял управление войсками. Он совершенно не подготовил свои войска к гитлеровскому вторжению и потерял сразу технические средства: авиация была уничтожена на аэродромах, это мы знали. […] Сталин осудил Павлова и его начальника штаба. Эти люди были расстреляны в первые дни войны. Но фронт развалился, и немцы двинулись без всякого сопротивления в глубь нашей страны»[4].
Оборот «без всякого сопротивления» пусть останется на совести Никиты Сергеевича, но Павлов стал, несомненно, одним из самых известных советских военачальников. Если Хрущев отмахнулся от случившегося высокомерным «А я предупреждал!», писатель Стаднюк попытался проанализировать личность расстрелянного генерала. В эпопее «Война» он писал: «Но как же чувствует себя простой смертный, если судьба вдруг с такой стремительностью вознесла его к полному и наивысшему созвездию генеральских отличий…? И могут ли эти отличия заменить ему то многое, не выстраданное в нелегкой армейской службе, в напряженных штабных и полевых учениях и в тиши академических аудиторий, где в своей разнообразной совокупности неторопливо постигаются глубины военного опыта, постепенно созревает полководческий талант? […] Родился ли из отважного командира Павлова полководец Павлов?»
