Сейчас или никогда. Если Флетчер не завалит этого зверя, то ему придется лечь спать голодным. Быстро приближались сумерки, он опаздывал. Скоро надо будет отправляться обратно в деревню, пока не закрыли ворота. Если это случится, то ему придется либо подкупать стражников деньгами, которых у него нет, либо пытаться переночевать в лесу.
Молодой олень только что перестал скрестись рогами о высокую сосну, стачивая с них мягкую шкуру и обнажая острые концы. Близился брачный сезон, и олень был в полнейшем порядке, мускулистый, с хорошим количеством жира у охвостья.
Флетчеру было почти что жалко охотиться на такое величественное создание, но мысленно он уже посчитал все прибыли с него. Лоснящуюся шкуру он продаст, когда прибудут скупщики мехов, тем более сейчас, зимой, за нее дадут, наверное, шиллингов пять, не меньше. Рога в хорошем состоянии, наверное, шиллинга на четыре потянут, если повезет. Но более всего он желал заполучить мясо, вкуснейшую оленину, с которой закапает шипящий жир, когда он станет жарить ее на огне.
В воздухе повис густой туман, покрыв Флетчера тонким слоем влаги. В лесу было странно тихо. Обычно ветер шумел в ветвях, что позволяло пробраться в подлеске так, чтобы зверь не услышал. А сейчас он едва дышал.
Флетчер тихо снял лук и наложил на тетиву стрелу. Его лучшая стрела, с идеально прямым древком, оперением из хорошего гусиного пера, а не дешевого индюшачьего, какие он обычно покупал на рынке. Сделав неглубокий вдох, он оттянул тетиву. Скользкая, ведь он сам смазал ее гусиным жиром, чтобы защитить от влаги.
Острие стрелы ходило туда-сюда, пока он наводил ее на оленя. Флетчер присел, прячась в высокой траве метрах в десяти. Попасть будет трудновато, но хотя бы нет ветра. Не будет порыва, который сбил бы стрелу в полете.
Он плавно выдохнул и спустил тетиву, наслаждаясь мгновением неподвижности тела и чистоты ума, которым он научился на горьком опыте – голодая. Услышал глухой щелчок тетивы и удар, когда стрела попала в цель.
Отличный выстрел. Стрела пробила оленю грудь, пронзив легкие и сердце. Зверь упал и задергался, молотя ногами и процарапывая узор копытами по земле.
Флетчер ринулся к добыче, выхватывая шкуросъемный нож из узких ножен на бедре, но олень умер прежде, чем он до него добежал. Хорошее, чистое убийство, как сказал бы Бердон. Флетчер никогда не мог понять этого. Убийство всегда грязное. И подтверждением этому была кровавая пена, пузырившаяся на губах оленя.
Он осторожно вынул стрелу, порадовался, увидев, что древко не сломалось, а кремневый наконечник не обломался о ребра оленя. Хоть его и звали Флетчером, тем, кто делает стрелы, ему никогда не нравилось этим заниматься. Намного больше нравилась та работа, которую Бердон давал ему лишь изредка, – ковать железо в кузне, придавая ему новую форму. Может, из-за жара, может, из-за того, как приятно болят мышцы после целого дня тяжелой работы. А может, и из-за монет, утяжелявших его кошелек потом, когда за работу платили.
Олень был тяжелый, но до деревни недалеко. За рога можно хорошо ухватиться, тело легко скользит по мокрой траве. Единственная проблема – волки и рыси. Для них обычное дело – лишить охотника добычи, если не жизни в придачу, пока тот тащит тушу домой.
Он охотился на склонах гор Медвежьи Клыки, названных так за характерную форму с двумя вершинами, напоминающими клыки зверя. Деревня располагалась на хребте между двумя вершинами, к ней вела лишь одна дорога, крутая и каменистая, хорошо просматривающаяся от ворот. Ее окружал толстый деревянный частокол с небольшими дозорными башенками. На них давно не нападали, это случилось всего лишь раз за все пятнадцать лет жизни Флетчера. Да и то, тогда это была лишь небольшая банда разбойников, а не полноценный набег. Несмотря на это, деревенский совет очень серьезно относился к вопросам безопасности, и войти в деревню после девятого колокола было сущим кошмаром для опоздавших.
Двинувшись по каменистой тропе, Флетчер взвалил тело молодого оленя на плечи. Не хотел попортить шкуру, самое ценное. Шкуры и меха были одним из немногих предметов торговли, за который она и получила свое название – Пелт, шкура.
Весил олень немало, тропа была неровной и опасной, особенно в темноте. Солнце уже скрылось за хребтом, и Флетчер знал, что колокол может пробить в любую минуту. Стиснув зубы, пошел быстрее, спотыкаясь, ругаясь, когда обдирал колени о камни.
Когда он дошел до ворот, у него упало сердце. Ворота были закрыты, а над ними горели фонари ночной стражи. Ленивые стражники закрыли ворота раньше, спеша побыстрее отправиться в местную таверну и напиться. Выдав длинную тираду ругательств, Флетчер уронил оленя на землю.
– Девятый колокол еще не звонил, вы, ленивые придурки! Впустите! Я не собираюсь спать здесь только потому, что вам не терпится нажраться до бесчувствия! – заорал он, стукнув ногой в ворота.
Сверху кто-то поцокал языком.
– Ладно, ладно, уймись, Флетчер. Нормальные люди спят уже, – прозвучал насмешливый голос сверху. Дидрик. Наклонившись через ограждение, он мерзко ухмыльнулся во все свое большое круглое – лицо.
Флетчер скривился. Из всех, кто мог бы оказаться на страже сегодня, меньше всего он хотел увидеть Дидрика Кэвелла. Пятнадцати лет, ровесник Флетчеру, он уже корчил из себя взрослого. Стал стражником всего пару недель назад и теперь расхаживал по деревне с видом, будто он здесь хозяин, ища любого повода проявить власть. Флетчер не любил Дидрика. Тот был прирожденным хулиганом, и Флетчер всеми способами избегал встречи с ним. Это не осталось не замеченным со стороны этого здоровяка.
– Я отпустил дневную смену пораньше. Без обид, надеюсь. Сам понимаешь, серьезно отношусь к обязанностям. Лишняя осторожность не повредит, раз уж завтра торговцы приедут. Никогда не угадаешь, какая сволочь снаружи шляется.
Он усмехнулся своей шутке.
– Впусти меня, Дидрик. Мы оба знаем, что ворота должны быть открыты до девятого колокола, – сказал Флетчер. И, еще не окончив фразы, услышал мрачные удары колокола, глухим эхом отдававшиеся в лощинах внизу.
