Тебе
I. 37.8
***
я на канате —
всегда,
по одну сторону —
оно,
по другую —
сверх-я,
между ними —
ничья,
равновесие,
равноденствие,
равенство;
я на границе —
без перерывов,
выходных,
праздников,
по правую сторону —
жизнь,
по левую —
смерть,
впереди —
дева,
позади —
лев,
по левую —
жизнь,
по правую —
смерть,
позади —
дева,
впереди —
лев,
между ними —
я —
одна —
всегда
***
поесть клёцки,
почитать Бродского,
впасть в отчаяние
совершенно нечаянно,
примоститься за спиной у шкафа,
прикинуться лампой…
и – оборваться внезапно,
повиснув шнуром в пространстве
до следующего наступления ночи,
когда кто-нибудь света захочет
***
Смотри в оба! —
повсюду оборотни,
крысы,
мухи,
слухи,
когти дьявола,
яды,
зелья
отворотные,
приворотные,
опиаты,
дурманы,
обманы,
ферментирующие мысли,
атрофирующие чувства,
потрошащие сознание
до непонимания,
недомыслия,
тупости,
повсюду глупости,
сплошные глупости…
Смотри, не запутайся!
***
поиграем в лапту мотыльком?
который залетел тайком
шепотком
на огонёк телефона
в темной комнате
и зашуршал по окну,
я по нему ладонью —
он от меня,
куда?
в преисподнюю?
может быть, да,
может быть, нет,
как бы там ни было, я всучила ему билет
в пространство,
повелев более не возвращаться
в унылую комнату,
а шуршать на просторах города
***
когда в кишках мысль ворочается
и глотка мозжит от тоски
я разбрасываю многоточия
по одиночеству
и начинаю прыжки
по точкам
до первого промаха
***
Слишком много слов выбрасывается в пространство,
будто в отхожее место,
будто в канализацию,
уносящую словеса
неизвестно куда,
в какие-то воды,
моря,
океаны,
где их поглотят большие рыбы
и рыбы малые —
что-то усвоят,
что-то извергнут,
чем-то отравятся,
но вскоре поправятся,
а от чего-то скончаются
тут же,
не успев проглотить глагол
чуждый,
от другого же будут страшно маяться —
не желудком,
не телом —
умом,
доходя до пределов
отчаяния,
что ни вода,
ни собратья
не смогут составить более рыбьего счастья,
только суша
будет драть рыбью душу,
будет манить,
призывать,
к выходу на земную твердь подстрекать,
и рыбья душа не выдержит,
не устоит перед зовом земли,
и, точно сомнамбула
из окна, бросится на берег мечты,
рассыпая по нему глаголы любви.
***
пришла осень-ростовщица,
обобрала лето до нитки
под вкус шипки
и звуки скрипки,
паразитка!
***
Стоит ли ждать девяносто лет?
чтобы разверзнуть уста и сокрушить
обет
молчания,
выдав все горести,
страсти,
печали,
отчаяния
одной тирадой,
в один присест.
Стоят ли они девять сотен лет?
или цена им – обет?
***
Шорохами,
вздохами,
шепотом
ткут соседи невидимое что-то,
проталкивая что-то сквозь трещины,
щели,
пуская по трубам
в чужие дома,
в чужие судьбы,
где инородная сущность без труда приживается,
без потерь осуществляется,
составляя одно пространство с хозяином,
становясь его воздухом,
звуком,
тенью,
что кажется, будто живешь с привидением,
ешь с привидением,
спишь,
одними думами мыслишь,
в общем живёшь с невидимкой душа в душу —
живая с заблудшей,
усопшей,
с того света притопавшей,
нимало не ведая,
что невидимка та соседских рук дело.
***
Всё слезы…
И одна-единственная лампочка в подвале,
тускнеющая от боли,
разгорающаяся от созидания.
Я на диване.
Надо мной потолок.
В нем зачинается мироздание,
разбегается кровоток.
Разверзнется камень,
объявится небо,
оно надо мной,
оно вне пределов,
оно не предаст,
не обманет,
не кинет,
руку подаст,
нежно обнимет,
и поведет по пути наяву —
пути гения
любви —
пути моему.
***
две фурии, или love is
курили две фурии —
одна в затяжку,
другая – поверхностно,
болтали о чем-то чудесном,
на языке одним им известном,
я было уши развесила,
но не успела разобрать и звука,
как одна фурия слева,
другая справа
зажали меня
и откусили каждая по уху,
разжевали и выплюнули,
я ни разу не расстроилась,
я собрала ушную кашицу,
слепила новые раковины
и к голове приляпала,
теперь я понимаю не только русский,
но и фурский,
говорить, правда, не говорю,
но язык высунула,
жду…
***
Я не одна.
Со мной повсюду голоса,
болтающие без умолку,
точно на ярмарке —
тщеславия?
не исключаю,
тот же кич,
те же борьба за бумажный трон,
возня с гусиным пером Жар-птицы,
хождение индюками,
подскоки петухами,
танцы голубями
и бог весть ещё каких птиц сатурналии,
где я —
кто?
царица
черная курица
жрица,
внутри которой копошатся подданные лица,
жители Ксекрополя,
столицы мира ее,
по которому я разъезжаю не иначе, как на огненной колеснице,
запряжённой тремя белыми львицами.
***
Снилось небо…
Я пыталась допрыгнуть до него.
Никак.
Треснули подошвы от потуг,
пятки отколочены в синяк.
Никак.
Придётся брести до реки,
в ней мы точно станет с небом близки.
***
в правой – резак,
в левой – тесак,
перед глазами – мрак,
я тесак во мрак вонзаю,
резаком из мрака свет вырезаю
***
Как найти человека?
если видел его только раз —
мимолетно
на парапете
под звуки причудливых фраз,
бродивших бездомно в пространстве,
не зная к кому примкнуть,
в чьё сердце проникнуть страстно,
чьими устами шепнуть:
"так вот ты какой, безымянный!
так вот кем я годы жила,
взывая к тебе ежечасно,
не насыщаясь ничем сполна;
так вот ты какой, долгожданный! —
простой,
поднебесный,
земной,
совершенно понятный,
совершенно мой".
***
Лицо меняется ежедневно,
превращая меня во что-то иноземное,
в какую-то сущность чужеродную,
то ли входящую в меня,
то ли жившую во мне от роду
испокон веку
под страшным секретом
богов,
схоронивших сущность в моих чертогах,
которой, видно, пришла пора
выступить из угла,
став мной навсегда.
***
Проходить весь день голой
по городу
одиноким пешеходом.
Одеться в листву
и сбросить ее на ходу.
Примерить реку
и развеять её с разбегу.
Укутаться в ветер
и проскитаться до рассвета,
до самого конца света.
***
Утрачен навык любви,
позабыт,
обезврежен.
А ведь был когда-то остёр!
совершенен,
безбрежен.
Был необуздан,
строптив,
горяч,
не мог погубить его
ни навет,
ни палач.
Но что-то упало на сердце —
какая-то пакость,
какая-то ржа,
и сожрало до последнего тельца,
не оставив от любви ни следа.
***
Вспыхнули очи двух окон
между балконом-переносицей,
горят ночи напролет —
без спроса,
без ведома
грёз,
пронзая темень искусственным светом
пространства метаморфоз,
оспаривая у времени право на видения —
молча,
не моргая,
без столкновения
побеждают светозарные окна
забвение,
сливаясь со светом божьим,
восстающим с востока.
***
Иногда лучше оставаться вдали,
потому что слишком много пороков,
изъянов,
обманов
вблизи
под микроскопом души,
слишком много чудного,
невнятного,
странного
в одинокой душе,
не могущей привыкнуть к самоё себе,
к собственным заскокам,
от которых другим душам всегда было плохо,
что бежали они ее за три версты,
и дальше.
Так зачем терзать души напрасно?
Не лучше ли сберечь их покой полновластный,
оставшись навсегда вдали?
***
ты не должен один за весь мир бороться,
за тебя тоже должна вестись война,
биться одиноким воином в поле —
обидно,
прискорбно,
если, конечно, не Александр Македонский ты,
но то уже разложение психики
***
слишком тихо
шумно
в комнате
в ушах потрескивает молчание
