– Оксана, ты бы с девочкой своей разобралась, как полагается! Худая старуха в узорчатом платке и старомодном макинтоше, видимо, уже давно поджидала меня у подъезда. Как только я вышла из машины, она тут же засеменила ко мне. Её товарки вытянули в нашу сторону шеи; все они сидели, как положено, на лавочке у дверей.
– Да и то сказать, какая из тебя мать – сама только что в коляске лежала! Нарожают, а воспитать не могут. Дети у них, как трава, растут. То же самое и Мила, которая из Питера приехала. Это же не игрушки вам, а живые люди! И какими они вырастут, если сейчас пожилых оскорбляют?
– Оскорбляют? – Я очень удивилась, потому что моя дочь отличалась довольно-таки спокойным и весёлым нравом. – Как именно?
– Да по-всякому! – махнула рукой старуха.
Кажется, её звали Валентина Ивановна. Или Петровна, я как-то позабыла, да теперь и не хотелось вспоминать.
– Полдня они с Денисом вокруг нас на великах ездили! Мы замечание сделали, а они и ухом не ведут. Из лужи грязью обрызгали Нину Макаровну, – соседка кивнула в сторону кривоногой бабульки, которую я раньше никогда не видела. – Она к родственникам приехала. Вышла воздухом подышать, и нате! Ведь Октябрина твоя нормальным ребёнком была, пока этот Денис здесь не появился. Ты бы запретила девочке с ним дружить, а то он уже и матюгам разным учит…
– На собаку мою ошейник какой-то специальный надел, вступила в разговор высокая старушка интеллигентного вида.
Она была похожа на учительницу – в очках с толстыми стёклами и коротко остриженными седыми волосами.
– Знаете, такой, который током бьёт, когда пёсик залает? Ужасный мальчишка, он же совершенно невоспитанный, хоть и из Петербурга! Говорит, слишком много ваша собака лает, пройти нельзя. А теперь моя Жуля и попипикать никак не может от этого электричества!
– Ладно, я с дочерью поговорю.
Меньше всего мне хотелось сейчас разбираться в жалобах старух, которые сами кого угодно могли довести постоянными сплетнями и каверзами, но нужно было под каким-то предлогом от них смыться.
Самое главное, что моя дочь должна была сегодня находиться в пансионе Центра индивидуального развития, где она училась уже во втором классе, а перед этим прошла курс дошкольного обучения в детском саду. Сама она вернуться из Подмосковья не могла – значит, ребёнка привезли транспортом Центра. Одно хорошо – раз Октябрина гоняла на велосипеде по двору, значит, она не заболела.
– Извините, мне некогда. И я устала на работе. – Это был мой последний довод, который не на шутку рассердил старушек.
– Вот-вот, так и всегда! – пробурчала Валентина, но с дороги ушла. – И что за работа такая у людей, когда о детях забывают? Ведь не сутками, не на заводах – болтают и кофе пьют, тьфу! Да родители твои в гробах, небось, вертятся, когда с небес видят всё это безобразие! Младшеньких не уберегла, девчонку принесла в подоле, и слушать не хочет соседей, которые вот с таких её знают! Стыд и срам, Оксана! Такая ваша семья хорошая была, многодетная, крепкая! А теперь? Да твоя задница давно ремня просит! А Милка, она же, я слышала…
Подавив вполне естественное желание ответить на оскорбления так, как полагается, я вошла в подъезд и вызвала лифт. Если действительно новый приятель Октябрины учит её бранным словам, нужно побеседовать и с ней, и с ним. Но ведь старухи и наврать могут, им везде мерещатся бандиты и проститутки, а также малолетние преступники. Как водится, молодёжь, подростки и дети не достойны их, героических предков, которым обязаны жизнью.
Но всё-таки Октябрина учится в элитной школе, и должна помнить, к чему это её обязывает. Конечно, придётся жаловаться матери Дениса Миле, а ведь жаль её – работает, как проклятая, в Центре пластической хирургии. Ребёнок, разумеется, весь день один. Вернее, с мальчишками, а теперь вот ещё и с Октябриной…
Выходя из лифта на шестом этаже, я в который раз подумала, что нужно менять квартиру. Переехать туда, где никто не знал моих родителей, сестру и маленьких братьев. Где не напомнят мне о прошлом, в том числе и о рождении ребёнка вне брака.
Но о переезде я думала уже несколько лет, и всё никак не могла решиться. Именно потому, что в этой квартире, слишком большой для нас с дочерью, жила память о дорогих мне людях. И сегодня, как всегда, мне казалось, что родители сестра и братья ждут меня дома. Переезд казался мне предательством, и я, как могла, оттягивала момент принятия окончательного решения.
Мысль о том, что умершие на самом деле где-то существуют, помогала мне жить и в то же время позволяла не бояться смерти, потому что за нею обязательно должна была последовать встреча с семьёй. А о смерти приходилось думать часто – работая в сыскном агентстве, я почти ежедневно подвергалась реальной опасности.
Когда я подъезжала к дому, думала о ванне с морской солью, чашке чая с травами и мёдом, а ещё – о мягком кресле перед экраном домашнего кинотеатра. Но обо всём этом забыла, едва старухи сказали про Октябрину. Пока открывала дверь в квартиру, ждала тягостного объяснения со своим не по годам развитым ребёнком. Прихожая была залита сентябрьским вечерним солнцем, и на полу лежал школьный рюкзачок дочери. На вешалке висела куртка, в которой четыре дня назад я отправила Октябрину в пансион до пятницы.
– Ота! – крикнула я с порога, потому что дочь, против обыкновения, не выскочила меня встречать. Наверное, опять вцепилась в компьютер.
Ответом мне была пугающая тишина. Скинув туфли, и бросилась распахивать двери; и притом не представляла, что хочу увидеть. А ребёнок мой наблюдал за мной с порога кухни, пока я металась туда-сюда.
Увидев Октябрину, я облегчённо вздохнула и только тут разжала сведённые судорогой пальцы. Сумка упала на пол, и я принялась расстёгивать кнопки кожаной куртки, которая при этом тихо поскрипывала. Шейный платок я, не глядя, бросила на полочку.
– Мам, привет!
Октябрина чему-то улыбалась, шкодливо опустив длинные ресницы. Обхватив меня за шею, она привстала на цыпочки и чмокнула в щёку.
– Около игровой комнаты там у нас кто-то ртуть разлил. Ну, всех и развезли по домам. Сказали, заберут, когда всё вычистят. Два дня надо заниматься дома. Я уже занимаюсь, ты не бойся…
– А у меня есть сведения, что ты на велике полдня гоняла.
Я прошла на кухню, села верхом на табуретку. Ота немедленно забралась на другую, устроила голову на кулачке и тряхнула густой смоляной чёлкой.
– Скажи мне честно – вы с Денисом ругались матом на улице?
– Нет. Мы матные слова не говорили! – искренне удивилась Ота.
– Но что-то вы старушкам кричали? – Я окончательно успокоилась и полезла в холодильник. Теперь чаем с травами не обойтись – нужно кормить дочку обедом. – Или они всё придумали?
