Этот стул мне показал Дед. Старый, ничем не примечательный стул стоял напротив меня.
Помню, в то лето родители долго не забирали меня в город. Уже успели разъехаться все мои друзья: сначала Петька, следом за ним Игорь, а потом и Санёк. На прощанье мы поклялись на мизинчиках, что следующим летом обязательно влезем в заброшенный дом рядом с Петькиной дачей и ни за что не станем дружить с толстым Жекой по прозвищу Хмыра, с которым так получилось, я живу в городе в соседнем подъезде. Но сказать честно, без друзей в деревне было настолько скучно, что я был бы рад даже Хмыре. В тот день я от нечего делать увязался с Дедом за грибами. Мы прошли мимо заброшенного дома и вошли в лес на краю деревни. Деревья местами пожелтели, но еще крепко держали свою одежку. В лесу было по-летнему сухо, до заболоченного пруда нам вообще не встретилось ни одного гриба. Грибы, в основном мухоморы, начали появляться дальше, за огромным деревом – Дед говорил, ему лет триста и его не смогут обхватить, взявшись за руки, даже три человека. Так как нас было двое, слова Деда было никак не проверить. Мне быстро наскучило пинать мухоморы, представляя их вражескими дозорными, и я заныл, что хочу обратно смотреть мультики. Тогда Дед предложил пройти еще немного, до края леса, взамен пообещав показать мне кое-что интересное.
Стул выглядел как обычный стул. Потертый, с облупившимся лаком. Я разочарованно протянул: «Ну дедааа..» и пнул землю ногой. Стул нелепостью своей географии мне напомнил, как я в сущности несчастен: друзья уехали, родители не забирают, Дед не дает смотреть мультики. Мне стало очень жалко себя. Я потянулся палкой к стулу, чтоб его перевернуть. Но Дед вскрикнул так громко, что на том конце поля взметнулись вороны, и резко выдернул палку из моих рук. Дед ругал меня на чем свет стоит, таким злым, казалось, он не бывал никогда. Позже, успокоившись, Дед объяснил, что это не просто стул. На этом стуле, по словам Деда, сидит мир. Всю дорогу домой я расспрашивал деда о стуле.
– Что значит «мир сидит», я ведь ничего и никого не вижу?
– Что значит – "ничего"? Все вокруг – это мир. Стул стоит – мир сидит, чего непонятного?
– А почему мир сидит? Чего ему не стоится-то?
– Старенький наш мир, устал стоять, вот и присел.
– А что будет, если стул развалится, мир на землю упадет?
– Хехе ну не развалился же за столько лет и дальше значит простоит. Но смотри, это всё тсс-тайна.
Вернувшись в город, я начал рассказывать о стуле одноклассникам, но тут же пожалел об этом – так громко они захохотали. До конца про стул дослушала только Ирка – она всегда слушала внимательно, а потом рассказывала свое. В этот раз, как по электричке шли цыгане и чуть не забрали её с собой. В благодарность за Иркину вежливость, я даже не поставил под сомненье момент с превращением одной цыганки в птицу. Но вообще я решил показать стул своим деревенским друзьям, уж они-то точно все поймут правильно.
Мать с отцом в том же году развелись, собственно из-за оформления развода они так долго и не забирали меня из деревни. Жить мы все продолжали в одной квартире, и родители бесконечно выясняли отношения. Я «остался» с мамой и по сути это сводилось только к тому, что я никуда больше не ходил с отцом и к Деду (отцу отца) на лето так больше и не поехал. Родители пытались разменять квартиру, но всякий раз сделки срывались. Родители ссорились, дрались, ломали друг об друга мебель и посуду, частенько доставалось и мне. Я несколько раз убегал из дома, прятался от бесконечных скандалов у друзей. Во время одного из таких побегов остановилось сердце отца. Вопреки ожиданиям лучшей жизни, мать как-то очевидно постарела и запила. Она целыми днями смотрела в одну точку и разговаривала сама с собой. Будто ругань с отцом – это было единственное в мире, что давало ей силы. Мамы не стало за несколько дней до моего 18-летия, Ирка и толстый Хмыра помогли организовать похороны. А через год, когда умер Дед, я поехал в деревню найти документы, чтобы продать дом.
В доме всё осталось на своих местах, всё, как я запомнил, разве что потолок стал ниже. Моя комната осталась такой же, как в день отъезда, правда казалась теперь совсем маленькой и узкой. На детском столике мордой вниз лежал выцветший пес. И до сих пор ощущалось присутствие Деда, будто вот-вот и хлопнет снизу дверь, а следом я услышу, как он поднимается по скрипучей лестнице. Я взял в руки пса, его брюхо так и осталось голубым: солнце выгрызло цвет только на спине. На свету закружилась пыль. Вдруг мне стало невыносимо душно, цепляясь за перила я как-то сполз по лестнице и выбежал во двор.
Будто во сне мимо меня проплыл трехэтажный особняк – на месте того заброшенного дома, в который мне так и не довелось залезть. Не заметил, как оказался на краю деревни, как мимо проскользнули заросший пруд и то самое огромное дерево. Мне самому не было понятно, убегаю ли я от чего-то или к чему-то бегу. И вот передо мною раскинулось поле.
Стул я нашел не сразу, не смотря на то, что поздняя весна не успела вырастить траву. Спотыкаясь на кротовьих норах и проваливаясь то и дело в ямки с водой, я боялся, что вообще его не найду. Но стул отыскался на другом конце поля, почти у самых деревьев. Спинкой, будто лицом, он лежал в грязи, неприлично задрав вверх истончившиеся грязные ножки.
Сначала я вытер платком, заботливо сунутым мне в карман Иркой, спинку. Ножки уже вытирал там, где стул стоял изначально – невероятно, но мне удалось отыскать четыре квадратных углубления в земле. Стул слегка перекосило, но я надеялся, что он был готов к дальнейшей службе. Глядя на стул, я почему-то вспомнил Ирку. На том краю поля одобрительно закаркали вороны. И мир наконец-то встал на свое место.
Точнее, сел.
