Дима смотрел сквозь перепачканное стекло тамбура на старые граффити, которые пестрыми очертаниями растянулись по бетонным заборам вдоль железной дороги. Вагоны медленно покачивались, пахло жженой резиной и мочой. Вскоре электричка выползла из города и стала набирать скорость. В одном из вагонов показались кондукторы. Дима по инерции дернулся от них в противоположную сторону, но потом остановился. Он достал билет и очень внимательно его рассмотрел. Раньше, во время учебы в институте, когда матери приходилось сдавать их старенькую квартиру в центре Москвы и жить в дачном посёлке, он и не знал, сколько стоят талоны и в каком окошке кассы они продаются. Бегать от вечно хмурых и замученных людей в униформе, из маленьких сумок которых торчали рулоны штрафных бланков, было обычным делом. Чего только они с приятелями не придумывали – перемахивать через высокие заборы, пролезать под платформой, успевать перемещаться меньше, чем за минуту, из первого вагона в последний. И почти всегда они выходили победителями. Единственный раз, когда его высадили за безбилетный проезд – последний выпускной экзамен. Тогда он немного перебрал красного полусладкого, и вся прыть улетучилась. Кондуктор злорадствовал и наслаждался победой. Диме пришлось пешком тащиться девять километров.
Людей на платформе почти не было. Дима спустился по ступенькам и, не реагируя на громкие и назойливые призывы таксистов, поспешил к посёлку. Дачное товарищество находилось недалеко от Одинцова. Еще несколько лет назад посёлок окружали лесные чащи и редкие хозяйственные постройки. Но, как грибы после сентябрьского дождя, незаметно и резко, выросли новые микрорайоны с могучими монолитными домами и большой наземной организованной парковкой. Старенькие неказистые домишки посёлка под романтичным названием – «Тёмные аллеи», совсем приуныли и будто бы извинялись за своё невольное присутствие.
Дима обогнул шлагбаум. Сморщенный, как изюм, но еще далеко не старый охранник, что-то буркнул себе под нос.
– Свои, – отрезал Дима.
Но охраннику было не до того. Он всё продолжал шевелить губами и недовольно покачивать головой.
Лида встретила сына долгим объятием. Незаметно и тихо всплакнула, чтобы Дима не заметил. Он этого не любил.
– Обещал же в восемь, сынок!
– Задержали, а потом не успел на семь-сорок пять. Пришлось ждать на восемь – тридцать.
Дима скинул куртку на маленькую табуретку возле двери и плюхнулся на стул. Мать засуетилась у плиты. В доме было всего две комнаты. Одна выполняла роль гостиной и кухни, а в другой была спальня. Душ и туалет находились на втором этаже, где жила Маша, Лидина двоюродная сестра, но они друг с другом почти не общались. Вечные жилищные вопросы оставили свой глубокий след на непрочных родственных отношениях. В доме было уютно и светло, вещи аккуратно расставлены, книги на единственной полке были сложены по цвету корешков.
– Сейчас, сынок, как раз макароны отварила. И мясо по-французски сегодня было. Я не пробовала, но девчонки говорят, что вкусное.
Дима принялся смачно жевать длинные макароны и с усилием пилить кусок мяса под майонезным слоем. Лидия Витальевна села напротив, подставила руки под голову и наблюдала за движениями сына. Глаза её постоянно блестели от слёз. С той поры, как Дима устроился на работу и сделал ремонт в их квартире, она почувствовала себя ненужной и одинокой. Хотя, похожее чувство не покидало её с того дня, как погиб муж. Он был пожарным. Тот вечер она запомнила навсегда. Виктор вынес много людей из горящего дома, но сам выйти не успел. Огромная балка ударила его по голове, и он потерял сознание. Похороны были торжественными. Большая пожарная машина с фотографией Виктора на капоте и траурными лентами медленно ехала через весь центр города в сторону кладбища. Сотрудники ГАИ, что попадались на пути, отдавали честь. Сослуживцы были облачены в нарядную парадную форму, как с иголочки выглаженную и не застиранную. Начальник пожарной охраны произносил речь и давился слезами, делая вид, что пытается откашляться.
Семилетний Дима понял всё не сразу. Лишь на шестой день с ним случилась истерика. В школе он не появлялся почти неделю. Думали оставить его на следующий год. Но он вдруг взял себя в руки и вновь стал прилежно ходить на занятия. А Лидия Витальевна стала выпивать. По чуть-чуть, но регулярно. До сих пор не может простить себе того взгляда, которым зло, исподлобья, скрестив руки на груди, смотрел на неё маленький Дима, приходя из школы и заставая мать с пивом или дешевым коктейлем.
– Может ещё? – забрав пустую тарелку у сына, спросила Лида.
– Нет, хватит. Мясо жесткое. Халтура.
– Да вроде брали сегодня, не жаловались, – оправдывалась Лида.
– У вас в столовке всегда всё берут. Хоть камней насыпь в тарелку. Ты ездила к врачу?
– Не успела еще…
– Начинается! Ко мне втихаря приезжать она успевает, а к врачу нет!
– Да я же там по делам была, социальную карту получала, ну и зашла заодно.
Лида не смотрела на сына. Она отвернулась и молча нарезала крошечный вафельный торт. Ей становилось не по себе всякий раз, когда Дима начинал её отчитывать.
– Наварила мне целую кастрюлю борща, я так и не доел. Вылил! И вообще, если уж собралась приехать, позвони или напиши. Вдруг у меня дела. И не вари ты мне супов никаких. Что я, маленький? Обойдусь!
– Сынок, но ведь это и моя квартира, – взволнованно произнесла Лида и тут же об этом пожалела.
– Ну вот, начинается…
Дима встал, набросил куртку и выскочил на улицу. Прохладный мартовский ветер растрепал его густые русые волосы. Он посмотрел на горящие окна соседнего дома. Тучный мужчина трясся на беговой дорожке, вытирая мокрый от пота лоб белым полотенцем. Эта семья живет тут недавно. Купили большой участок и выстроили самый красивый и заметный дом во всём посёлке. «Наворовали и радуются!» – промелькнуло в голове у Димы. На небо выкатилась абсолютно круглая луна. Дима даже на неё смотрел с раздражением и упреком.
Дима вернулся домой. Мать сидела за столом, на котором уже были расставлены тарелки с тортом и большие белые фарфоровые кружки. Дима припомнил, что раньше их доставали только для праздничных ужинов, когда приходили гости. Он не удержался.
– Гостевые поставила. Я тебе уж как не родной, что-ли?
– Да ты что же, сынок! Старые побила половину, да и пора уже выбросить остальные. Надо бы новый сервиз купить.
Лида снова засуетилась. Она тяжело дышала, грудь интенсивно поднималась и опускалась, а с глаз не сходили предательские слёзы. Она старалась, чтобы Дима ничего не заметил.
Дима безучастно просматривал социальные сети в своем телефоне.
– Как у Маши дела? – спросила Лида, но тут же осеклась.
