1943 год.
Где-то на линии фронта
– Ты посмотри на них, на дворе 1943-й год, а они антивоенные листовки печатают, –хмыкнул один из трех английских солдат, шедших по лесу. Он подобрал с земли измятый, отпечатанный на машинке листок. Бумажка была так испачкана, что текст с трудом уже можно было различить, но очистив от грязи, текст все еще можно было прочитать, так сильно и яростно чья-то рука колотила по печатной машинке и вдавливала в бумагу буквы.
– Дети. Раньше нужно было думать, – с небрежением отозвался второй парень, скользнув взглядом по этой бумажке. Он сам едва успел отметить восемнадцатилетие, но военная форма делала его старше лет на десять, и еще на столько же он хотел казаться старше. В таких случаях обычно начинают злоупотреблять черным юмором и цинизмом.
– Я всегда говорил, что не все немцы нацисты, – хмыкнул подошедший к ним приятель, и стал с любопытством рассматривать листовку. – Отдай кому-нибудь в штабе, пусть там разберутся, что с ней делать.
– Какая разница, что не все, если они молчат? – скривился восемнадцатилетний скептик, а парень, нашедший листовку, стал молча складывать ее вчетверо, чтобы аккуратно уместить в карман. Вряд ли у человека, который такой листок напечатал, сейчас все хорошо. Хотя бы из уважения к печальной судьбе автора листовки стоило ее сохранить. Может быть, его послания так никто и не прочитал, а его уже закрыло гестапо… От этих мыслей становилось не по себе.
Глава первая. Как все начиналось
Ганс и Софи Шолль родились в благополучной и обеспеченной немецкой семье мэра небольшого городка. У Роберта Шолля было семеро детей. Шестеро общих с Магдаленеой, и еще один – его внебрачный сын, выросший тоже в их семье. Мужчина был на пике своей карьеры, а его жена Магдалена, набожная лютеранка, всю себя отдавала воспитанию детей и ведению домашнего хозяйства. Внешне строгая и сдержанная женщина очень сильно любила всех детей и старалась воспитывать в них лучшие качества, учила их быть полезными и нужными обществу, прислушиваться к чужому мнению, но никогда не поступаться своими же принципами. Примерно так считал и Роберт. Мужчина делал успешную политическую карьеру, а в их доме частенько бывали высокопоставленные и образованные люди, которые с удовольствием до хрипоты любили о чем-нибудь поспорить по вечерам. В 1930-м году Роберту предложили возглавить Ремесленную палату, и вся семья, в связи с этим, переехала из Форхтенбурга в Людвигсбург близ Штутгарта.
Роберт с печалью замечал, что все чаще в пивных Баварии собираются оставшиеся не у дел ветераны Первой мировой и слушают россказни каких-то непонятных людей, рассказывающих им о величии арийской расы. Они говорили подвыпившим ветеранам, что те лучше других по праву рождения, ведь они немцы. Кто только чего не говорит в пивных, ничего в этом плохого нет. Пугало как раз то, что эти рассказчики вливали в уши нищим пьянчугам ровно то, что они хотели слышать.
– За что еще могли ухватиться обедневшие, безработные люди в разоренной стране, – сетовал мужчина, но его никто не слушал, даже собственные дети.
В 1930-х к власти пришли нацисты, а Роберта все сильнее притесняли за его антинаацистские высказывания. Он решил, что будет к лучшему замолчать, ведь нельзя идти против своего же народа и своих же людей. Отныне он если и позволял себе что-то резкое сказать, то только в кругу семьи и самых близких друзей. Дети потихоньку подрастали.
Софи была четвертым ребенком в семье, она родилась в 1921-м году. Девочка всегда и во всем старалась быть главной, первой и лучшей. Она быстрее всех бегала на соревнованиях, лучше всех вязала, шила и получала исключительно отличные оценки, чем всегда очень радовала отца. С сестрами Софи была дружна, но особенно близка она была с Гансом, который был старше ее на три года и всегда подтрунивал над ее желанием выделиться, отличиться, быть первой и лучшей. Впрочем, самого Ганса тоже нельзя было бы назвать двоечником и хулиганом. Серьезный, вдумчивый и ответственный мальчик с первого же дня школы был старостой, практически сразу его приняли в гитлерюгенд, и он стал счастливым обладателем потрясающе красивой форме, которой Софи безумно завидовала. Естественно, при первой же возможности она записалась в Союз немецких девушек и сразу стала главой отряда. Вот только отец отчего-то успехам детей был совсем не рад.
– Я сделала что-то не так? Ты против того, чтобы я была членом союза немецких девушек?! – сжав кулаки и еле сдерживая слезы, спросила маленькая Софи.
– Я не против, мне просто грустно от этого, но я никогда не буду против никакого твоего решения, – мудро и печально ответил Роберт, которому на днях весьма отчетливо намекнули, чтобы он прекратил свое неформальное общение с одной еврейской парой, которая частенько приходила к ним в гости.
Софи менялась на глазах. Свободолюбивая девочка с короткой стрижкой, которая всегда предпочитала куклам бегать с мальчишками, превратилась в командира ячейки Союза девушек, и теперь сама решала, кого стоит рекомендовать в члены организации, а кому лучше пока не замахиваться на курс подготовки хорошей жены. Кто-то говорил что-то дерзкое в частной беседе, не был в достаточной степени восторга от фюрера, не демонстрировал рьяного желания вступить в члены организации, которую девочка боготворила. Дух единства, коллектив, красивая форма – от всего этого дети были без ума. Шли месяцы, и Софи все больше не нравилось то, как любят проводить время девочки из Союза, как они насмехаются и чинят гадости тем, кто еще не обзавелся заветной формой.
В 1935-м году ввели Нюрнбергские расовые законы. Софи была искренне возмущена тому, что одни девушки могут рассчитывать стать добропорядочной немецкой женой, а другие об этом и думать не должны из-за глупой национальности. Писателей и поэтов, которых они учили в начальных классах, вдруг запретили и теперь даже имя их произносить было нельзя. А главное, что возмущало девочку, было то, что никого из ее подруг это ничуть не смущало. На возмущение Софи они лишь высокомерно пожимали плечами и отворачивались. Они считали, что просто она сама не так уж и достойна гордого звания жены и матери, вот и возмущается. Софи не нравилось, что девочки с яростным азартом следят за тем, чтобы еврейки не посещали парки для немцев, гонялись за ними, доносили и кидались грязью. Девочки делали это все с тем же азартом, соревнуясь друг с другом, сплочаясь против противных евреев. Софи это нравилось все меньше.