Просто преступление, что Амелия Уиллоуби еще не замужем.
Так, во всяком случае, говорила ее мать. Амелия – точнее, леди Амелия – была второй дочерью графа Кроуленда, так что никто не мог упрекнуть ее в недостаточно благородном происхождении. Ее внешность была более чем приемлемой, по крайней мере для тех, кто предпочитал цветущую английскую розу, как это делало, к счастью для Амелии, большинство представителей высшего света.
У нее были светлые волосы, не белокурые, но и не русые, глаза коричневато-зеленого оттенка, чистая белая кожа, если, конечно, она не забывала предохраняться от солнца. Дело в том, что леди Амелия была не в ладах с веснушками.
Кроме того, как неизменно отмечала ее мать, перечисляя достоинства дочери, она была неглупа, играла на фортепиано, рисовала акварелью и обладала – тут ее мать делала паузу, прежде чем закончить торжествующим тоном, – полным комплектом зубов.
Более того, вышеупомянутые зубы были идеально ровными, чего нельзя было сказать о Джасинде Леннокс, которая сделала удачную партию в 1818-м, ловко окрутив маркиза Бересфорда. Но не раньше, как не уставала повторять мать Джасинды Леннокс, чем отвергла двух виконтов и одного графа.
Но многочисленные достоинства Амелии Уиллоуби блекли рядом с тем, что считалось самым главным достижением в ее жизни – давней помолвкой с герцогом Уиндемом.
Не будь Амелия обручена в колыбели с Томасом Кавендишем, который являлся наследником герцога, хотя и сам в то время едва вышел из младенческого возраста, она теперь определенно не пребывала бы в двадцать один год в незавидном положении незамужней девицы.
Один светский сезон она провела в Линкольншире, ибо никто и подумать не мог, что ей нужно утруждать себя поездкой в Лондон, а следующий – в столице вместе с сестрой, поскольку жених ее старшей сестры, также обрученной в колыбели, имел несчастье подхватить лихорадку в двенадцатилетнем возрасте, оставив семейство без наследника, а Элизабет Уиллоуби – без нареченного.
На третий сезон – хотя Элизабет была практически обручена, ожидая с минуты на минуту предложения руки и сердца, а Амелия, как и прежде, помолвлена с герцогом – они тем не менее отправились в Лондон, поскольку оставаться в поместье было бы неловко.
Амелии нравилось в Лондоне. Она наслаждалась общением, обожала танцы, и если бы кто-нибудь поговорил с ее матерью больше пяти минут, он узнал бы, что будь Амелия свободна, то получила бы по меньшей мере дюжину предложений.
Это подразумевало, что Джасинда Леннокс была бы по-прежнему Джасиндой Леннокс, а не маркизой Бересфорд. И еще более важно, что леди Кроуленд и ее дочери по-прежнему имели бы все основания смотреть свысока на нахальную выскочку.
Но, как часто говорил отец Амелии, жизнь не всегда справедлива. Собственно, она редко бывает таковой. Достаточно посмотреть на него самого, отца пяти дочерей. Пяти! И теперь графство, переходившее от отца к сыну на протяжении поколений, должно вернуться во владение короны, так как среди родственников нет даже завалящего кузена, который мог бы предъявить на него права.
И поэтому он любил напоминать своей жене, что благодаря его своевременным заботам одна из их пяти дочерей уже пристроена и им нужно беспокоиться только об оставшихся четырех. Так что было бы неплохо, говорил он, если бы жена перестала выражать недовольство герцогом Уиндемом и его неспешным продвижением к алтарю.
Более всего на свете лорд Кроуленд дорожил тишиной и покоем – обстоятельство, о котором ему следовало задуматься, прежде чем делать предложение Антее Грантем, как звали его жену в девичестве.
Не то чтобы кто-нибудь допускал мысль, будто герцог откажется от обещания, данного Амелии и ее семье. Напротив, всем было хорошо известно, что герцог Уиндем – человек слова и если сказано, что он женится на Амелии Уиллоуби, то, Бог свидетель, так и будет.
Просто он собирался исполнить свой долг, когда это будет удобно ему, что могло не совпадать с точкой зрения его невесты, или, точнее, ее матери.
Вот почему Амелия до сих пор пребывала в родительском доме в Линкольншире и по-прежнему именовалась леди Амелией Уиллоуби.
– Меня это вполне устраивает, – заявила она, когда Грейс Эверсли подняла эту тему на балу в Линкольнширском зале для танцев и ассамблей. Помимо того что Грейс была лучшей подругой сестры Амелии Элизабет, она являлась компаньонкой вдовствующей герцогини Уиндем, общаясь с будущим мужем Амелии теснее, чем когда-либо доводилось самой Амелии.
– О, – поспешно заверила ее Грейс, – я вовсе не хотела сказать, что это не так.
– Она всего лишь сказала, – вмешалась Элизабет, бросив на Амелию странный взгляд, – что его светлость намерен оставаться в Белгрейве по меньшей мере полгода. На что ты сказала…
– Я знаю, что я сказала, – отрезала Амелия, вспыхнув.
Это было не совсем правдой. Она не могла бы повторить свою тираду дословно, но у нее было подозрение, что если бы она попыталась, получилось бы что-то вроде: «Все это, конечно, очень мило, но я не стала бы делать из этого далеко идущие выводы. В любом случае в следующем месяце состоится свадьба Элизабет, так что я даже не мечтаю, что в ближайшее время и у меня произойдет что-нибудь серьезное. И потом, что ни говорили бы, я не рвусь замуж за герцога. В конце концов, я его едва знаю. Я все еще Амелия Уиллоуби. И меня это вполне устраивает».
Да, это были не те слова, которые хотелось бы повторить даже в уме.
Последовало неловкое молчание, затем Грейс прочистила горло.
– Он сказал, что будет здесь сегодня вечером.
– Вот как? – произнесла Амелия, устремив взгляд на Грейс.
Та кивнула.
– Я видела его за обедом. Точнее, он заглянул туда, но не стал обедать с нами. Думаю, он поссорился со своей бабушкой, – добавила она. – У них это часто бывает.
Уголки губ Амелии напряглись не от возмущения и даже не от раздражения. Пожалуй, это была скорее покорность судьбе, чем что-либо другое.
– Полагаю, вдовствующая герцогиня надоедала ему разговорами обо мне, – заметила она.
Грейс замялась на мгновение, но в конце концов признала:
– Вообще-то да.
Чего и следовало ожидать. Ни для кого не было секретом, что вдовствующая герцогиня ждет этой свадьбы даже с большим нетерпением, чем мать Амелии. Все также знали, что герцог не выносит брюзжания своей бабушки, так что Амелия ничуть не удивилась, что он согласился посетить ассамблею просто для того, чтобы она оставила его в покое.
А поскольку было хорошо известно, что герцог серьезно относится к своим обещаниям, Амелия не сомневалась, что он появится в зале. И это означало, что остаток вечера пойдет по хорошо проторенной дорожке.
