– Ну как, вам получше?
Она открыла глаза. В палате голубые утренние сумерки. Над ней склонилась медсестра во всем бирюзовом. Что ей сказать? Да и какое ей, этой красивой сестричке, дело до ее самочувствия?
– Да, намного лучше, – ответила она и снова закрыла глаза. Голова болела так сильно, что больно было даже открывать глаза.
– Я сейчас сделаю вам еще один укол…
Вот, сейчас будет еще одно болевое ощущение. В коллекцию к остальным. Они садисты, эти врачи и медсестры. Всаживают иглы и впускают жгучую жидкость, которая наполняет и без того истерзанную плоть.
Голова, раны в груди – все болит, саднит. И кажется, что никогда уже эта боль ее не отпустит. Хотя все те минуты и часы, которые она проводит во сне, конечно, она не чувствует боли.
В следующий раз она проснулась, когда в палате по-вечернему горели все лампы. Соседки по палате о чем-то тихо переговаривались. На редкость тактичные женщины. У одной – открытый перелом руки, у другой – грыжа.
Самая интересная тема их разговоров – это состояние соседки, которая потеряла память.
Когда она в своей прошлой жизни слышала о подобном, то, понятное дело, не думала, что эта беда может когда-нибудь коснуться ее. Но она действительно ничего не помнит. Какая-то душевная и умственная анестезия. Ни имени своего не помнит, ни кто она вообще такая.
Она рассматривала себя в зеркало, но не узнавала свое лицо. Рассматривала руки и понимала, что физическим трудом она себя не мучила. Холеные руки, с маникюром. Ногти длинные, полированные.
Под одеялом корчилось от боли тело молодой девушки, длинные ноги. На ней была застиранная чужая ночная рубашка, которая в области груди были выпачкана кровью. Перевязки доставляли ей настоящее страдание. Хорошо еще, что повязки отмачивали желтым холодным фурацилином, все-таки было не так больно, как отдирать присохшее на сухую.
Она вся пропиталась запахами засохшей крови, лекарств, мазей. И эти запахи уже успели въесться в кожу, волосы.
А еще хотелось помыться. Теплой водой с мылом. Чтобы смыть с себя раны, ссадины, боль и все то, что происходит с ней сейчас. Ведь она наверняка жила нормальной, полноценной жизнью, у нее где-то есть дом, родные, друзья. И почему никто из них не приходит? Почему ее никто не ищет? Прошло уже два дня, по словам врачей, как ее привезли в больницу.
Нашли за городом, в придорожной канаве. С разбитой головой и двумя ножевыми отверстиями в груди. Тот, кто сделал с ней это, наверняка хотел ее смерти. Нож не оставил, взял с собой, чтобы уничтожить. Какой это был нож? Кухонный? Охотничий? Хирург, который оперировал ее, сказал, что нож был, скорее всего, кухонный, с широким тонким лезвием.
И это просто чудо какое-то, что он прошел близко к сердцу и основным кровяным магистралям, не повредив их. Значит, не судьба была ей умереть. А тот, кто пырнул ее ножом (два раза, чтобы наверняка!) и оставил умирать в канаве, думал иначе. Думал, что она не выживет, умрет, истекая кровью.
И если бы не семейная пара, которая остановилась на дороге, чтобы перекусить и сходить в туалет, в кусты, ее бы не заметили, не спасли. Это им она обязана своей жизнью.
После укола боль на время отпустила ее. Но сразу же пришла та же медсестра и поставила ей капельницу. Да, как же без этого? Она потеряла много крови, ее тело надо наполнить жизнью, новыми соками. И как же это здорово придумано – вводить иглу в заранее вставленный катетер. Такой нежный, пластиковый, с розовой крышечкой. Жаль, что внутримышечные уколы не научились делать безболезненно.
Сестра ушла. Одна из соседок по палате тихо спросила:
– Ну что, ты так и не вспомнила свое имя?
– Нет, не вспомнила.
– Расскажи свои ощущения… Неужели совсем-совсем ничего не помнишь?
– Нет. Знаете, когда зуб замораживают перед тем, как удалить, ничего не чувствуешь, и кажется, что десна увеличилась в размере, стала такой огромной, дурной, странной… А сейчас у меня такая вот голова.
Она терпеливо отвечала на вопросы, словно желая сама себе их прояснить, озвучить то, что она знала. В надежде пробудить какими-то простыми словами и понятиями свою онемевшую память.
– Давай мы с Валей вот будем называть тебе женские имена, а ты слушай внимательно и пытайся понять, какое из них покажется тебе родным, а?
Они искренне хотели помочь, это было ясно. Но почему же тогда иногда хотелось встать и закрыть их рты кляпами?
– Елена? Таня? Оля? Катя?..
У одной из женщин был с собой волшебный телефон с Интернетом, откуда она и черпала бесконечные списки имен. Русские, иностранные. Все подряд. Но ни одно из них не нашло отзвука в ее памяти. Память уснула. Или умерла.
Вечером был обход, к ней подсел молодой румяный доктор, взял ее за руку:
– Я понимаю, вам больно, но все равно вы должны понимать, что вам крупно повезло… Да-да, мои слова могут показаться вам кощунственными и даже глупыми, вроде о каком везении может идти речь, когда на вас покушались, но все равно поверьте мне, после таких ножевых ударов люди не выживают. У вас есть ангел-хранитель. Когда поправитесь и все вспомните, непременно поблагодарите его. Придумайте свою, собственную молитву. Поверьте мне, он вас услышит.
– Меня что, ударили по голове?
– Да, сначала оглушили тупым предметом, знаете, есть такие бейсбольные биты… Собственно говоря, я сам такую же себе купил в машину, так, на всякий случай… Чтобы от бандитов отбиваться. Хотя воин из меня, прямо скажем, никакой… Так вот, вас сначала оглушили чем-то подобным, а потом нанесли два удара ножом. Да я же вам уже говорил…
– Знаю… Только мне иногда кажется, что я нахожусь в каком-то кошмарном сне и какая-то часть того, что я вижу и слышу, нереальна… Вы понимаете меня?
– Безусловно. Ведь, помимо всех этих ран и ушиба головы, вы перенесли шок. Психологический шок. Но вы молодая, сильная, вы справитесь. И это ничего, что пока еще вы не все воспринимаете как реальность… Уже очень скоро все придет в норму, вы вспомните свое имя, а там уже все будет гораздо проще: объявятся ваши близкие, друзья… Они придадут вам сил.
– Знаете, такое странное ощущение… Словно я в темноте и пытаюсь руками схватить кого-то, поймать… Это моя память, понимаете?
– Да-да.
– Это так странно – не знать, кто ты такая.
– У вас следователь был?
– Был. Совсем молодой, неопытный. Задавал дежурные вопросы, но что я могла ему ответить? Совершенно ничего. Думаю, он остался сильно разочарован нашей беседой. – Она слабо улыбнулась.
– К вам уже приходил психиатр?
– Да, был… Но и он тоже задавал такие же дежурные, глупые вопросы. Я вообще не понимаю роли психиатров в этом деле. Ведь если память замолчала, значит, ей приказали это… – Она слегка подняла указательный палец кверху. – Оттуда… Не так ли?
