Мана манит, да Бог хранит.
Русская пословица
…Смеркалось. После вчерашнего обильного снегопада некоторые могилы были заметены чуть ли не вровень с оградками. Дорожка кончилась.
Валюшка остановилась и растерянно огляделась.
Куда теперь? Где та могила, которую она ищет?
Вдруг медальон, висящий на шее, забился, сам по себе выпростался из-под шарфа и дубленки, потом натянулся параллельно земле и потащил Валюшку вперед.
Она пыталась остановиться, сопротивляться, но это оказалось бессмысленно. Медальон, больно врезаясь в шею, волок Валюшку напрямик, по сугробам, и девочка испугалась: что будет, если он повернет в сторону оградок? Ей через памятники прыгать придется, что ли? Мчаться прямо по могилам?!
Внезапно медальон успокоился и смирно повис на шее.
Вокруг простиралась снежная равнина, видная до самого горизонта.
Валюшка уже не на кладбище, что ли? А почему так светло? Должно темнеть, ведь уже вечер!..
Она огляделась и заметила одинокий могильный холмик, занесенный снегом по самую верхушку памятника.
Сердце больно стукнуло.
Это здесь? Это то, что она ищет?..
Не разбирая дороги, Валюшка через сугробы пробралась к памятнику и обеими руками принялась счищать с него снег, пытаясь открыть портрет.
Вот она, фотография! Точно такая же, как в медальоне. Только глаза женщины на этой фотографии закрыты. И еще вот что странно: под портретом нет никакой надписи.
Ледяной ветер пронесся по кладбищу. Почудилось, что из-за спины донесся чуть слышный скрипучий смешок.
Валюшка оглянулась и увидела Зенобию.
Она не проваливалась в сугробы, а едва касалась их ногами. Легкие метельные вихри взметывались за ней, и тогда Валюшке казалось, будто это не девочка, одетая во все белое, с длинными белыми, реющими на ветру волосами, несется по сугробам, а большая белая кошка с острыми, серебряно сверкающими когтями. Но тут же снова вместо кошки появлялась Зенобия.
Вот она обернулась, взглянула на Валюшку своими прозрачными, очень светлыми глазами, усмехнулась, а потом понеслась к ней – так же легко, невесомо, и каждое ее движение вызывало не то восхищение, не то ужас…
Зенобия замерла совсем рядом – так близко, что Валюшка увидела: снежинки, падающие на ее щеки, не тают! – и спросила, почти не шевеля побелевшими, опушенными снегом губами:
– Испугалась? Рановато. Все еще впереди!
– Что впереди? – тихо спросила Валюшка. – Чего мне бояться?
– Посмотри туда, – кивнула Зенобия в сторону одинокой могилы, и Валюшка обернулась.
Фотография на памятнике медленно наливалась серебристым свечением.
Лицо женщины с каждым мгновением становилось все прекрасней.
Да, она была невероятной красоты! Чеканные черты поражали совершенством. Длинные белые косы сверкали так, словно их унизывали бриллианты. Глаза были закрыты, и белые ресницы лежали на белых щеках словно белые стрелы.
И тогда Валюшка поняла, что уже видела раньше это лицо. И вспомнила где…
В Хельхейме!
* * *
Этот тип появился ужасно не вовремя. Валюшка стояла у окна в коридоре четвертого этажа и плакала. Она нарочно выбрала именно этот коридор. На четвертом этаже находились классы музыки и рисования, кабинет завхоза и медкабинет, поэтому здесь обычно было малолюдно, а значит, можно поплакать вволю.
Нет, Валюшка совершенно не была плаксой. Она вообще не помнила, когда плакала в последний раз. Поэтому у нее не было никакой сноровки сдерживать слезы. Они так и лились из глаз, а иногда прорывались всхлипывания и даже рыдания. И вдруг за ее спиной раздался голос какого-то мальчишки:
– Слушай, что вообще случилось?
Принесло же кого-то!
– Ничего не случилось, – буркнула Валюшка, торопливо вытирая слезы.
– Можно подумать, у тебя ужасное горе! – произнес тот же голос.
Вот пристал!
Валюшка обернулась и увидела незнакомого мальчишку: высокого, тощего, очень бледного, одетого в черные джинсы и черную футболку с длинными рукавами. На футболке был нарисован лев. Так незамысловато одевались очень многие ребята, вот только рисунки на футболках у всех были разные. У кого-то какие-то слова по-английски написаны, у кого-то скалятся или хмурятся физиономии известных певцов или спортсменов, а у этого – лев.
Строго говоря, мальчишка ничего особенного собой не представлял, вот разве что обращали на себя внимание его разные глаза: один светлый, какой-то серо-зелено-голубой, а другой темный, черный-пречерный. И волосы еще у него тоже были разные: прядка белая – прядка черная, прядка белая – прядка черная.
Вот тут Валюшка на него так вытаращилась, что даже последние слезинки у нее высохли. Конечно, Нижний большой город, это вам не Городишко: в восьмом классе, где учится Валюшка, девчонки на занятия вовсю приходят с накрашенными ресницами и такими прическами – зашибись. Но волосы пока еще никто не красил. Тем более не мелировал! И потом, девчонки – ну, они девчонки и есть, им как бы можно, а это все же пацан… И с крашеными волосами!
Вдобавок ко всему у него на запястье болтался браслет в виде черной змейки.
Вот уже чего Валюшка решительно не могла терпеть, так это когда парни навешивают на себя разные девайсы! Ужасно захотелось сказать этому типу что-нибудь… этакое, адекватное тому впечатлению, которое он производил, но не хотелось быть грубой.
Во-первых, мальчишка ей все-таки сочувствовал. А во-вторых, в этой шикарной школе на нее смотрели как на деревенщину: приехала из какого-то городишки, который так и называется – Городишко и который даже не на всех картах есть; о чем с ней ни заговоришь – о косметике или, например, о новых приложениях для мобильника, – вечно не в теме; чуть что – краснеет как раскаленная; на уроках заплетается в словах… В общем, если бы Валюшка не была племянницей завуча и по совместительству преподавателя математики Эвелины Николаевны Комаровой, ей бы в этой престижной школе плоховато пришлось! О ней, конечно, в классе судачили и кривили насмешливо губы, но все-таки относительно сдерживались. Вот и Валюшка решила сдержаться, а потому ответила мальчишке, который продолжал таращить на нее свои разноцветные глаза, довольно вежливо:
– Ты думаешь, плакать можно только от ужасного горя?
– Конечно, – уверенно ответил он. – Но разве это горе – услышать, что у тебя большой нос?
Тут Валюшка просто окаменела! Он что, подслушивал, как ее оскорбила эта новенькая девчонка? Ну, знаете, услышать такое оскорбление и один-то раз сущий кошмар, а уж второй, да повторенный каким-никаким, а все-таки мужчиной, – это вообще непереживаемо!
А разноглазый продолжал бубнить:
– Поверь, нос у тебя совершенно нормальный, ну немножко курносый, – подумаешь, беда какая! Даже очень симпатично: мне, например, нравится! Тебе это сказали из зависти и злости, так что не обращай внимания! Видела бы ты, какой нос у нее самой! Это не нос, а… а кривой крюк!
