Эпизод 1. 1682-й год с даты основания Рима, 8-й год правления базилевса Романа Лакапина
(25 апреля 928 года от Рождества Христова)
Два юных мавра стремительными и ловкими движениями вынесли к бассейну низкий столик и уставили его кубками с вином, фруктами и мёдом. Вслед за ними две почтенные матроны, такими же заученными до автоматизма жестами, слой за слоем, как с капустных кочанов, сняли многочисленные рубахи с двух своих хозяек и оставили их наедине друг с другом в облачении праматери нашей Евы.
Одна из женщин, высокая, с белоснежной кожей и вечно смеющимися зелёными глазами, с наслаждением сиганула в купель с головой.
– Ах, я снова жива! – счастливо воскликнула она.
Вторая, миниатюрная брюнетка с короткими волосами и глубокими чёрными глазами, села на край купели и с лёгким насмешливым прищуром следила за своей сестрой.
– Святая Агнесса, окажись она сейчас с нами, неминуемо осудила бы меня, – вздохнула кокетливо первая, – рассказывают, что за свою жизнь она будто бы не мылась ни разу.
– Ага, может, потому никто и не притронулся к ней, когда префект Семпроний сдал её в публичный дом?
Смех зеленоглазой блондинки был долгим и заразительным, но ее наперсница только скупо улыбнулась.
– А представьте же себе, сестра моя, каково это – годами не мыть своё тело? Не знаю, правда это или вымысел насчёт Агнессы, но ведь именно такого поведения придерживается большинство теперешней черни и духовенства, считая, что вода непозволительно смывает священный елей, нанесённый им при крещении. Священники утешают всех тем, что, по их мнению, уход за телом есть занятие пустое и греховное, тогда как в чистоте надлежит держать только душу.
– Не понимаю, как можно выдерживать такое в жаркий день? И почему они тогда, позвольте спросить, не опасаются обычного дождя, который ведь также смывает с них крещенский мир?
– Прекрасно, Теодора, насчёт дождя вы попали в самую точку. При случае непременно задам такой вопрос отцам церкви, и я представляю, как они будут смущены.
– А ведь во время Великой империи термы были повсюду. В каждом городе.
– Вы правы, сестрица, но, быть может, именно поэтому церковь после гибели империи вела такую яростную войну против терм, поскольку видела в них наследие языческих времён. Однако всё меняется, и вот уже наш папа Тоссиньяно построил собственные термы в Леонине, так что только плебсу оставлено это сомнительное удовольствие обходиться всю жизнь без ванн и заботиться исключительно о чистоте души.
– Я поражаюсь, Мароция, с каким хладнокровием ты говоришь о человеке, который отнял у тебя Сполетское герцогство. Я бы при каждом упоминании его имени посылала в его адрес проклятия.
– А с чего ты взяла, Теодора, что я так не делаю? Просто я не говорю это вслух, но про себя, уж будь уверена, я посылаю его в самую сердцевину преисподней. Что касается Сполетского герцогства, то вот уже два года, как Тоссиньяно с королём Гуго сговорились оставить меня и моего сына без наследства Альбериха. Я, конечно, не забыла и не простила своим недругам этой кражи, но моя голова занята другим, ибо папа и король не успокаиваются на достигнутом.
– Ой, сестра, а я другого склада. Горечь потерь я замещаю в душе своей сладостью любви. Мне проще забыться в сильных объятиях мужчины, раствориться в его грубых ласках и не думать обо всех этих интригах, на которые я не имею возможности влиять.
– Такой подход вовсе не избавляет, Теодора, от влияния этих интриг на тебя саму. Ты участвуешь в них вне своего желания. И когда я говорю, что папа и король продолжают действовать, я в качестве первых потенциальных жертв их намерений вижу всю нашу семью. Не исключая и тебя.
– Вот как? Каким же образом?
Мароция выдержала паузу, прежде чем ответить. Теодора успела за это время окунуться с головой в купель и подплыла к сестре, поправляя налипшие на лоб волосы и восстанавливая дыхание.
– Мне кажется, что ты преувеличиваешь, Мароция. Наша мать не допустит, чтобы её любовник расправился с нами.
– Да? Тогда, может, ты расскажешь мне, как наша мать противостояла захвату Сполето? Я ещё бы поняла, если бы она помешала лично мне, наши отношения тебе хорошо известны. Но ведь она лишила герцогства своего внука. Ради кого? Ради братца любовника! Для своего Тоссиньяно она принесёт в жертву кого угодно, надо будет, пожертвует и тобой, дорогая сестрица. Что, я не права?
Теодора испуганно замолчала. Мароция продолжала сидеть на краю купели, нервно болтая ногами и напряжённо размышляя о чём-то. Младшая сестра подплыла к ней и нежно погладила её по ноге.
– Окунись, сестрица, ты почувствуешь себя лучше. Нельзя вечно жить в страхе и озлоблении. В конце концов, у тебя есть Тоскана, есть любящий муж, который будет биться за тебя насмерть. А если ты будешь в порядке, то буду в порядке и я. Ведь так? – Теодора с любовью посмотрела на свою сестру.
Мароция улыбнулась ей в ответ, но мгновение спустя её лицо вновь приняло озабоченный вид.
– Ты всё говоришь правильно, сестра моя.
– Давай сегодня же позовём к нам кого-нибудь из римлян. Пригласи Льва, он настолько страстен, что я, наблюдая за вами, всё время жутко завидую.
– Он на днях стал кардиналом, Теодора.
– Да, и с каких пор тебе это стало мешать?
Мароция с укоризной взглянула на сестру.
– Прости, прости, – заспешила Теодора, – я не хотела тебя обидеть.
– Ты меня вовсе не обидела, сестра, но всё же следи за своими словами, ибо подобное легкомыслие может быть использовано против нас. Кого же ты думаешь пригласить к себе? – Мароция перевела разговор в любимое для своей сестры русло.
– Ну-у-у, – Теодора с кокетливым смущением повела белоснежными плечиками, – недавно я пригласила к себе некоего Константина, он служит у тебя в замке Ангела и настолько хорош собой…
– Дорифора Константина? Что за неуёмное влечение у тебя, сестра, ко всяким плебеям?