Мария всю жизнь проработала учительницей труда в школе, а выйдя на пенсию, не опустила руки, как многие ее ровесницы, а нашла себе занятие. Она делала цветы и продавала их на кладбище, благо жила Мария совсем рядом, как выйдешь за кладбищенскую ограду, сразу напротив ее дом – серая пятиэтажка. Остается перейти пустырь – слякотный, где увязаешь по щиколотку, осенью и весной, пыльный и безжизненный летом, когда ни одна былиночка не пробивается сквозь асфальт, и скользкий зимой, так что ноги разъезжаются.
Мария была не из лентяек. Она всю жизнь прожила одна и привыкла рассчитывать только на себя. К счастью, на здоровье никогда не жаловалась, очки на нос не цепляла, пальцы имела сильные и ловкие, ходила быстро, энергично размахивая руками, из всех болезней разве что давление подскочит. Но и тогда Мария себя не баловала: разрешала полежать не больше часа. Таблеток не признавала, прикладывала капустные листы ко лбу, заваривала траву или натирала виски вьетнамским бальзамом «Звездочка», вот и все лечение. Однажды ногу вывихнула, и то не слегла, расхаживалась, держась за стеночку, потихоньку-потихоньку, разогнулась, глядишь и пошла.
Мария не унывала, а обиды и хворобы гнала прочь. Утро она начинала с зарядки, приседала кряхтя, махала руками, прогоняя глубоко засевшую в теле тоску и мысли об одинокой старости, вот так, тянем пальчики, распрямляем с хрустом спину, а потом улыбнуться – это обязательно.
Мария заставляла себя улыбаться, даже через силу. Судьба любит несгибаемых: кто не сдается, превозмогает боль и продолжает путь: через страдания, через не могу. И она превозмогала.
Когда Марии предложили уйти на пенсию, она не стала возражать. Это было в ее правилах – стойко переносить удары судьбы. Мария молча кивнула и довела уроки до конца, с удовольствием отмечая, что лист с выкройкой не дрожит в ее руках. Уроки домоводства считались неглавными, девочки бездельничали, болтали и огрызались, когда им делали замечания. Многие вместо того, чтобы строчить на машинке или резать салаты, открыто списывали домашние задания, а потом доставали зеркальца, красили губы и переписывались по телефону.
Мария понимала, что жизнь изменилась, а школьная программа безнадежно отстала. Она кротко ставила в журнал четверки и пятерки, лишь бы не выслушивать жалобы на то, что никто уже не носит фартуки и не готовит, а уж тем более не шьет.
У первоклассниц она вела кружок мягкой игрушки, девочки мастерили игольницы, выбирали пуговицы для глаз будущего мехового зверя. Мария склонялась над ними, замечая перхоть в проборах, умильно вздыхала. Она была по-деревенски сноровиста, с любой работой справлялась ловко и споро. Когда уроки заканчивались, Мария, подоткнув подол, мыла полы, переставляла тяжелые ведра, отжимала тряпку, гоняя грязную воду так, чтобы она не заливала паркет, а потом разгибалась с лучистой улыбкой, утирая пот со лба.
После увольнения Марии предложили остаться в школе уборщицей, мыть спортивный зал, раздевалки и коридоры, учительскую почему-то не захотели доверить, вероятно, памятуя, что еще недавно Мария считалась здесь полноправной хозяйкой, сидела за столом, заполняя журналы вместе с остальными педагогами.
Мария улыбнулась и отказалась. У нее уже созрел план, она не только ловко делала все руками, но и соображала быстро, новая идея, как пазл, складывалась в ее голове, и один кусочек точно подходил другому.
В последний рабочий день Мария купила торт, пригласила учителей, но пришла одна вечно голодная молодежь, физрук да девчонки, которые вели младшие классы. И директор, и завуч отсутствовали, даже не придумав повода.
Мария сделала вид, что не обиделась, и улыбалась радушно, разливая чай. Ей подарили фарфоровую вазочку, что еще надо учительнице труда. Освободившиеся часы передали новому предмету, «Основы технологии». Мария ахала, качала головой: «Надо же!», будто безграмотная бабка, хотя была вовсе не старой, ей едва исполнилось пятьдесят семь.
Посидели хорошо, Мария не просчиталась с тортом, всем хватило по куску, а иначе и быть не могло, ведь на уроках домоводства она всегда точно распределяла продукты, чтобы никто не остался в обиде.
Мария накрыла стол, скромно и хлебосольно, а сама села в уголок, как бабушка большой семьи, которой только и осталось, что готовить на всех. Она рано начала считать себя бабушкой, не имея ни детей, ни внуков, и причин тому было много – ее некрасивая внешность, несложные уроки и навыки, которые обесценивались на глазах. К чему современной женщине умение досуха отжимать тряпку, когда – щелк! – вставляешь контейнер для сбора мусора в моющий пылесос, специальный робот, мигая огоньками, полирует полы, а тебе остается одно – вовремя отскочить и посторониться.
Мария так и жила – увернувшись от бед, покладистая и рукастая. Жизнь награждала всех тычками и плевками, а Мария прыг-скок, вышла сухой из воды. Она чувствовала себя молодой и полной сил, когда пришла домой, поставила подаренную вазочку на стол, а сама выглянула в окно и увидела кладбище в пышном майском цветении – нарядным и веселым, каким оно не бывает никогда.
«Буду делать цветы на продажу!», – сказала Мария и улыбнулась этой мысли. Эта идея настолько вдохновила ее, что она позвонила единственной своей школьной подруге.
Подруга в молодости считалась красавицей и всегда затмевала невзрачную Марию. Подруга была бездетной и рано овдовела, так что, разойдясь в молодости, к старости их судьбы стали похожими. Подруга работала в конторе на производстве, где ее подсиживали молодые, оставив самые неприятные обязанности, за которые никто не хотел браться: сверять бесконечные столбики цифр и записывать автомобильные номера на проходной, но подруга все безропотно выполняла и ни от чего не отказывалась, потому что была одинока и понимала, что на одну пенсию не проживет.
Когда Мария рассказала ей о своих планах делать цветки и венки на продажу, подруга испуганно воскликнула:
– Ты что! Там мафия кладбищенская орудует! Даже не суйся! Тебя убьют!
Но Марию не пугали ни бандиты, ни разборки, она знала, что увернется от всего, и нет ничего страшного для женщины, ни разу не поскользнувшейся на мокром полу. Ее обеды никогда не подгорали, суп не выкипал, а на столе не оставалось крошек. У Марии был дар выстроить вещный мир и стать его частью, такой незримой, что, войдя в класс, не каждый находил взглядом учительницу. Мало кто признавал ее в крепкой женщине, сидящей за учительским столом, с ободком на волосах. Мария поворачивала к вошедшему доброе мясистое лицо и улыбалась – но ее никто не любил: ни учителя, ни дети, ни даже мужчины – в молодости.
Ходил к ней какой-то не то водитель, не то тракторист, их познакомила подруга, сказав, что он ищет жену. Подруга расхваливала Марию на все лады, мол, хозяйственная и верная, гляди, как все намыто. Мария принарядилась и села впервые не в уголочке, а во главе стола, а жених скользил взглядом по стенам и потолку, качался на стуле, вышел покурить, а потом Мария услышала, как хлопнула дверь: он ушел не попрощавшись.
