1. Пролог
«Самое место для мумий», – проворчал про себя Роберт Лембит и, подняв воротник пальто, вышел из машины в промозглый холод. В предрассветных сумерках толпились у дороги полицейские автомобили. Зевак не было, никого не тянуло в слякоть строительной площадки, окружённой тоскливыми жёлтыми лентами. Жандармы сосредоточенно ежились от ветра и мечтали о кофе.
Лембит показал им удостоверение и прошёл между двумя экскаваторами, застывшими рыжими пятнами в синеве мартовских сумерек на самой окраине Парижа. Болезненно бледный бедняга трясся под одеялом из фольги и отбивал рэп зубами о картонный стаканчик. «Тот самый сторож», – догадался Лембит и подошёл к снулому инспектору в небрежно запахнутой поверх униформы куртке.
Лембит поздоровался.
– Вы кто такой? – поморщился инспектор.
– Роберт Лембит, – буркнул он, снова ткнув документом в нос. – Звонили?
– Звонил, как не позвонить, если вы уже нам всю плешь проели с этими древностями! Обнаружили пару фигурок из пропавшей коллекции.
– Лично я не ел. Где экспонаты? Где мумия?
* * *
Обжигая ладони холодом алюминиевой лестницы, Лембит спустился вслед за инспектором в яму, в запах гнили и сырости. Сюда, в часть заброшенных катакомб часом раньше так не вовремя провалился охранник, споткнувшись о ковш экскаватора. В свете пары прожекторов стоял бетонный саркофаг без крышки, над ним суетились криминалисты.
По распоряжению инспектора блондинка с впалыми щеками протянула Лембиту упакованные в полиэтилен улики. Лембит надел перчатки, включил фонарик для верности и тщательно рассмотрел статуэтки. Затем кивнул вопросительно глядящему инспектору:
– Да, это они. Исида и Нефтида, статуэтки древнеегипетских богинь.
– Они что-то значат? – спросила блондинка.
– День и ночь, жизнь и смерть, – ответил Лембит. – Я хочу посмотреть на мумию. Возможно, тоже из украденных с территории Египта?
– Нет, – мотнул головой инспектор, – это свежачок.
– В каком смысле? – удивился Лембит.
– Смотрите сами, – посторонился инспектор.
Лембит приблизился к саркофагу и внутренне содрогнулся: в районе груди мумии коричневой коркой на пеленах запеклась кровь. Некачественно перебинтованная посеревшими от сырости бинтами мёртвая женская рука сжимала мобильный телефон с белым ушастым символом последней Олимпиады, странным русским зверем – Чебурашкой.
2. Глава 1
Полгода спустя
Не пропустят, точно не пропустят!
Пульс стучал в моих ушах. Перед глазами медленно редела очередь к окошечку таможни в сонном аэропорту Орли. За ним двери в Париж! Я стиснула ручку сумки,
подумалось: «Вот сейчас развернут и отправят обратно, в Россию».
Мне тяжело далась эта поездка: бюрократы тянули с визой, начальник не хотел отпускать в отпуск, сломалась ручка на чемодане. Ну и деньги, как обычно, – мои мечты разбивались о них.
Видимо, надо или мечтать меньше, или тратить.
Я старалась не смотреть на суровую мадам в форме в трёх метрах справа от меня. Голова слегка закружилась, я не спала ни секунды во время ночного рейса. Попытки понять, что говорит стюардесса на французском, – тоже стресс. Кажется, я учила другой язык.
Ужасом меня накрыло ещё в Москве, когда дородная таможенница с лицом прапорщика и кокетливо завитыми локонами спросила: «Где ваше приглашение?»
Приглашение от моего нового французского друга Франсуа покоилось дома: в папке между фотографиями и анкетой на получение визы. Судя по лицу дамы на таможне, это приравнивалось к полёту зайцем...
* * *
В моей голове забила барабанная дробь. До окошечка осталось всего два человека: долговязый студент с нечёсаными вихрами и элегантная дама в розовом платке, обмотанном вокруг шеи. А я наверняка похожа на мятую шарлатанку после задержки рейса в Шереметьево.
Дама прошла к заветному окошку. Я напряглась до предела.
Мне никогда ничего не давалось легко, но я упрямая. Золотая медаль в выпускном классе. Красный диплом историка. Год работы в школе. Одиночество. Казалось, парней в нашем городке выпускали на конвейере, и ум в настройках не прилагался, разговоры только о футболе, машинах, рыбалке. Скучно! Девчонки говорили мне: «Планку ставь ниже, принцев не бывает». Но я хочу настоящего! И на всю жизнь.
Хотя от одиночества уже крутит, как от гриппа. Год назад,вслед за дедушкой умер от сердечного приступа мой скромный, интеллигентный папа – обычный инженер, немного не от мира сего, любивший суфийских поэтов и сказки о Ходже Насреддине. В доме на окраине Аксая стало невыносимо. Их смерть будто жирным шрифтом выделила факт: времени нам отпущено не так уж много.
Проплакав три месяца, я почувствовала жадность к жизни. Мне уже двадцать три! Почему кто-то живёт на Бали, в Париже, Лондоне, в Москве, а я – с муравьями, пожирающими рыхлые от времени ставни; на улице, где проезжими бывают только рытвины? Неужели судьба пропечатана в ДНК, как адрес в прописке? Нет! Мне только двадцать три!
Я уволилась из школы, нашла более оплачиваемую работу в мегаполисе, возле которого наш городок ютился, как дворняжка на привязи. Записалась на языковые курсы, оформила загранпаспорт и начала откладывать на поездку. У меня появилась цель – увидеть мир. Работать ради этого не страшно, а учиться я люблю.
Получать языковую практику, общаясь с настоящим французом, оказалось не так легко, как говорили девочки в языковой школе, но я попробовала. Говорят: ничего хорошего из таких знакомств выйти не может, но... У других же получается!
К тому же без предупреждения из далёкого села приехал папин младший брат. С важностью султана дядя Тимур обосновался в нашем доме, часть которого, как выяснилось, была оставлена ему в наследство дедушкой. Наши комнаты заполнились голосами четверых двоюродных братьев и трёх сестёр; тёти Раисы и тёти Сабины; запахами плова, тушёной баранины; чужими вещами, привычками, неловкостью.
Поначалу я радовалась: не одна. Меня кормили после работы кутабами с зеленью и чак-чаком. Но без лишней деликатности родственники заняли всё пространство, включая и моё личное. Тёти твердили, что девушку не красят джинсы, намекали о платке и скромности. Дядя объявил, что как старший в семье отвечает за меня, а я дурно воспитана мягким отцом и русской матерью.
За день до отъезда в Париж дядя известил меня о женихе из своих мест и нашей свадьбе, как о факте решённом. Я подскочила в гневе, тёти полезли обниматься с поздравлениями, братья – бросаться друг в друга едой. И только кузина-подросток, откуда-то пронюхав про поездку, прошептала мне у двери в мою комнату: «Езжай, Дамира, езжай! Будет, где в Европе остановиться, если что. Я тоже поеду!»
Так что я чувствовала себя не Колумбом, отправляясь ночью в аэропорт, я бежала из Шоушенка со страхом неудачи и искристой надеждой на лучшее.
