На смену крестьянской лошадке
Понедельник, 8.30 утра. Совещание у комдива. Командиры и начальники всех степеней с мучительно искажёнными лицами рассаживаются в классе предполётной подготовки. Никто не курит. После массированного употребления «Шпаги»[1] ощущение такое, что находишься в антимире. Звуки до органов слуха доходят с громадной задержкой, при слове «вода» начинается спазм всех частей организма, которые ещё способны сокращаться. Речь хриплая, невнятная, со странным шипением и присвистыванием. Так, помнится, говорила голова профессора Доуэля.
Среди офицеров обнаруживается какой-то неопознанный мужичок. Мужичок чувствует себя явно не в своей тарелке, от чего неприятно суетится. Попытка вспомнить, откуда этот организм взялся, вызывает очередной приступ дурноты.
Наконец, появляется мрачный комдив. Начальник штаба командует:
– Товарищи офицеры!
Все встают, мужичок вскакивает первым.
– Товарищи офицеры! Прежде чем начать служебное совещание, нужно решить один вопрос. К нам прибыл представитель местных органов власти (мужичок опять нервно вскакивает) с просьбой. Зима в этом году снежная, и гражданские не справляются с расчисткой дорог. Просят аэродромный снегоочиститель. Командир базы![2] Можем помочь?
Встаёт комбат:
– Э… кх… гм… можем, чего ж не дать, только пусть они осторожно там… Всё-таки аэродромный…
Мужичок частит:
– Да вы не волнуйтесь, товарищ, не сломаем, громадное вам спасибо!!! – и с облегчением вылетает за дверь…
***
Понедельник, 8.30 утра следующей недели. Совещание у комдива. Командиры и начальники всех степеней с мучительно искажёнными лицами рассаживаются в классе. Среди офицеров обнаруживается другой неопознанный мужичок. Начинается совещание.
Комдив:
– Товарищи офицеры! Прежде чем начать служебное совещание, нужно решить один вопрос. К нам прибыл представитель местных органов власти (мужичок нервно вскакивает) с просьбой. Зима в этом году снежная, и гражданские не справляются с обрывом телефонных проводов на столбах вдоль дорог. Просят связистов в помощь.
Вскакивает комбат:
– Бля, то есть, товарищ полковник, ну я же говорил им – осторожнее!!! Он же аэродромный, он снег швыряет на двадцать метров, а они, уроды, – «не сломаем, не сломаем»…
Дело было на зимних учениях. Проходили они на полигоне в заволжских степях. А надо сказать, что на этот полигон на учения ездили не только наши, но и весь Варшавский договор, так как в своих странах развернуться им было особенно негде: то снаряд за границу улетит, то лётчик зазевается, а Европа уже и закончилась, и летит он над морем. Ездили и другие дружественные иностранцы.
Ну вот. Ночь, холодно – градусов 25 мороза, да ещё с ветром. Иду проверять своих операторов. Рядом с позицией наших РЛС развернулись то ли венгры, то ли болгары – ночью видно плохо – и ходит часовой. Часовому выдали (наверное, наши пожалели) классический солдатский тулуп, но всё равно бойцу очень холодно.
Рядом кивает антенной наш высотомер. Он смонтирован на шасси КрАЗ, причём вся аппаратура ламповая, а передатчик очень мощный. Оператор сидит в аппаратной, и ему всегда жарко.
Так вот, подхожу ближе и вижу: выключается качание, из аппаратной выскакивает оператор, на котором из одежды – бриджи и шапка, а из обуви – тапочки.
Он справляет малую нужду на колесо, затем зачерпывает чистого снега и начинает с довольным рычанием им растираться. Потом отряхивается и лезет в обратно.
Включатся качание.
Жалко, что в темноте я не видел выражения лица часового…
Как-то раз мне пришлось командовать учебным сбором студентов одного московского института. Студенты, в общем, были как студенты: кто-то службу тащил получше, кто-то похуже. Но вот один был ходячей предпосылкой к лётному происшествию. С ним всё время что-то случалось, и времени на него я тратил больше, чем на всех остальных студентов вместе взятых. Всё шло к большому залёту.
Кто-то из солдат посоветовал моему воину постирать форму с хлоркой, дескать, она выцветет, и он будет выглядеть как «дед русской авиации».
Сказано – сделано. Только с хлоркой студент по неопытности переборщил, и в результате получилось, как будто в его х/б стреляли картечью.
Увидев результаты стирки, старшина тяжело вздохнул и сказал:
– Убоище ты лесное! Будешь, козлина, ходить в этой шкуре весь месяц!
И вот этот организм заступил дневальным по роте. В этот же день в полк прилетел зам. командующего воздушной армией, который захотел ознакомиться с бытом студентов. Мне пришлось его сопровождать, причём с нами увязалась куча штабных.
И вот, заходим в казарму, студент в лохмотьях, но при повязке, сидит на табурете и читает книгу. Увидев генерала, он закрыл книжку, встал и тихим интеллигентным голосом произнёс:
– Здравствуйте, товарищ генерал…
– Генерал (надуваясь злобой): Это кто?!
– Я (горько): Это – студент.
– Генерал (задумчиво): А-а-а…
Видимо, увиденное полностью отвечало представлениям генерала о студентах, потому что больше вопросов ко мне у него не было.
Вскоре он улетел.
В теперь уже отдалённые советские времена мы вели битву за урожай. С кем была эта битва и кто в ней победил, теперь уже сказать сложно. Но поскольку слово «битва» у наших вождей прочно ассоциировалось со словом «армия», то ей, армии, эту битву и поручили.
Сражался за урожай и я.
Когда я убывал на продовольственный фронт во главе взвода, замполит напутственно сказал:
– Поедешь в колхоз-миллионер!
Смысл его слов дошёл до меня уже на месте: колхоз был должен государству пять миллионов рублей. Помню также, что у них сгорели два трактора на силосной яме (вместе с силосом, естественно), а секретарь колхозной комсомольской организации после тяжёлого запоя решил постричься в монахи.
Нам поручили достраивать гараж для сельхозтехники.
Балки уже стояли, нужно было выкладывать кирпичные стены. Решили начать с фасада, так как в нем нужно было делать ворота, и работы было меньше. Чертежей не было никаких, поэтому делали «от балды».
Каждый день на стройку приходил какой-то мужичок в костюме, сапогах и кепке (местный национальный прикид). Посидит, молча покурит и уйдёт. Кстати, у них и дети так одевались: чуть мальчик подрастёт, ему тут же покупают костюм, сапоги и кепочку.
И вот, выложили мы проём для ворот, сверху нужно класть закладную балку. Крана нет. Тогда сколотили деревянный пандус и, как рабы в Древнем Египте, затащили балку на стену на верёвках. Тяжело и страшно: не дай бог, сорвётся балка – всех передавит. Устали, надсадили голоса от мата, но балку поставили на место.
На следующее утро опять заявляется мужичок, подходит к нам и говорит:
– Вы, это, значить, мужики, ворота низкие сделали, комбайн-то не пройдёт.
