Пролог.
Я пишу книги, а ещё рисую картины. В общем, я – художник. «То есть художница…» – захочется кому-то меня поправить. Предпочитаю первый вариант. Наверное, потому, что в детстве наслушалась от родителей гневных окриков на нашу кошку, оставлявшую на полу дурно пахнущие лужи. «Ты что натворила, художница разэтакая?! Опять линолеум разукрасила!» – возмущались они. Если кто-нибудь спросит, чего во мне больше – желания писать книги или картины, я не сумею ответить на этот вопрос потому, что сама не знаю.
Как и у многих эмигрантов, путь к успеху в художественном творчестве у меня был коротким и закончился там же, где начался, то есть на нулевой отметке. Впрочем, об этом расскажу ниже. Живописью я занималась не только в эмиграции. Рисовать мне нравилось всегда, но времени на это катастрофически не хватало. Тем не менее, кое-что я успевала сделать и одни работы убирала в стол, а другие раздаривала друзьям и знакомым. Когда же волею судьбы меня забросило в европейское государство, и я надолго обрела статус безработной, то именно в этот период активно начала заниматься художественным творчеством и написала довольно большое количество картин. Далее возник вопрос: «Что с ними делать?», и совершенно очевидный ответ: «Если картин накопилось – вагон и маленькая тележка, значит, их нужно где-то выставлять».
Сначала я обратилась в частные галереи и выставочные залы, отправила туда портфолио (фотографии) своих работ, а вскоре получила от ворот поворот. Одни сообщили, что мои картины показались им интересными, но на сегодняшний день нет возможности предоставить мне выставочное пространство. Другие ответили кратким отказом, а третьи разъяснили, что выставляют картины только профессиональных художников, коим я не являюсь. Я понимала, что шансов заявить о себе, как о художнике, у меня мало, поскольку в Европе намерены выставлять картины своих, местных живописцев, а не приезжих. Но всё же иногда нужно забыть про логику и бросить вызов судьбе, что, собственно говоря, я и решила сделать.
******
Часть первая. Куррикулум.
После того, как частные галереи мне отказали, я решила попытать счастья в государственных выставочных залах. Вскоре моя первая художественная выставка состоялась в том самом европейском поселке, где я проживала. Администрация выделила мне просторный зал, в котором ежегодно демонстрировали своё мастерство местные швеи, вязальщицы, члены кружка мягких игрушек, резцы по дереву и другие умельцы. Впрочем, эти выставки сельчане обычно обходили стороной и заглядывали в выставочный зал только, когда там вывешивали фотографии победителей разных конкурсов: рыбной ловли, охоты, традиционной кулинарии, аграрных достижений. При этом самыми посещаемыми были выставки фотографий с конкурсов животноводства. Назывались они: «Крупные дойные коровы», «Лучшие быки-осеменители нашего региона», «Самые длиннорогие козлы».
Когда мне разрешили выставить свои картины, радости моей не было предела. Ура! Свершилось! Наконец-то состоялась моя первая персональная выставка! В мгновение ока я развесила по стенам зала свои работы и села у входа, приготовившись к встрече с посетителями, однако, то, что произошло в последующие дни, меня не только не воодушевило, но ещё и озадачило. На выставку пришло очень мало народа, тем не менее, многие сельчане при встрече со мной охотно высказывали своё мнение о моих картина. «Когда же вы их увидели?» – недоумевала я, и вскоре выяснилось, что происходило это в вечернее время. После того, как я закрывала выставочный зал и уходила домой, работник местной администрации открывал его другим ключом и запускал сельчан, о чём я, разумеется, не догадывалась. К чему такая партизанщина – для меня это до сих пор остаётся загадкой. Вместе с тем посетителей, приходивших на выставку в дневное время, было немного, и целью визита большинства из них являлось отнюдь не ознакомление с моим художественным творчеством.
Одна из сельчанок с порога выпалила: «Не нравятся мне твои картины! Не понимаю я, что на них нарисовано!» К несчастью, её двухминутного пребывания оказалось вполне достаточно, чтобы выставочный зал впитал в себя запах свежего навоза с коровьей фермы. После визита этой доярки зашёл посмотреть на мои работы городской пижон, вероятно, приехавший в поселок на выходные. Одетый с иголочки, в начищенных до блеска кожаных ботинках, он сделал по направлению к картинам несколько шагов, но тут же рванул обратно, к двери, на ходу прокричав мне: «Художница, ты что в штаны себе наложила?!» Мне захотелось крикнуть ему вслед: «Это не я, а коровы!», – но он уже выбежал на улицу и моего разъяснения не услышал бы. Зато третий посетитель, удостоивший в тот день своим визитом мою выставку, с лихвой компенсировал немногословные комментарии двух предыдущих. Вежливо поздоровавшись, он принялся безотрывно рассуждать об искусстве, затем перешёл к другим интересующим его темам, и это продолжалось два часа к ряду. Позже я узнала, что все в посёлке сторонились этого мужчину из-за его надоедливости и неиссякаемой способности к словоблудию. Зато на следующий день ко мне на выставку заглянул сельчанин-молуч. Он прошел в выставочный зал твёрдой походкой и, не ответив на моё приветствие, направился к картинам. Медленно передвигаясь от одной к другой и вперившись в них изучающим взглядом, он безмолвно совершал круги по залу. От его молчания мне стало неловко, и, чтобы разрядить обстановку, я стала задавать вопросы: «Скажите, Вы – местный?», «Вам нравится живопись?», – а он на всё отвечал мне: «Угу». В последующие дни на мою выставку заглянуло ещё несколько человек. Низенькая старушка семенила вдоль каждой стены и периодически спрашивала у меня: «Милочка, что именно Вы хотите сказать этим изображением? Каков его скрытый смысл?» Затем явился пожилой мужчина двухметрового роста. Этот свежий пенсионер, приблизившись ко мне вплотную, зычным голосом гаркнул: «Ну, что тебе сказать?! Бывают картины и получше! А есть и какие похуже! Короче, всё нормально, всё о кей!» В подтверждение своих слов он зажал ладонь в кулак и выставил кверху большой палец. Я не нашлась, что сказать, а пенсионер, почесав в затылке, огорошил меня очередным заявлением: «Хочешь анекдот? Одна девушка очень любила эскимо, поэтому вышла замуж за эскимоса», – после чего он огласил выставочный зал гомерическим хохотом, от которого картины на стенах задрожали, как при землетрясении. Следующий посетитель мужского пола пришёл, одетым в домашний халат, на босу ногу, с торчащей в волосах расчёской и приклеенным на лбу ценником. С улыбкой неописуемого счастья он изрёк: «Изумирительное… замеречательное… скурство!» Я пулей вылетела на улицу и через большое витринное стекло стала наблюдать за его дальнейшими действиями. К счастью, этот психически ненормальный гражданин не проявил буйства и агрессии. Он проделал пару кругов по выставочному залу и вышел на улицу, помахав мне на прощанье рукой и всё также улыбаясь. В довершение ко всему, на выставку пожаловала посетительница, у которой, по-видимому, совсем не было подруг, поэтому она полдня рассказывала мне про свои душевные травмы и переживания. В итоге, чтобы от нее отвязаться, мне пришлось закрыть выставочный зал на четыре часа раньше и бежать до дома бодрой рысцой, дабы говорливая дама не настигла меня в пути.
