ГЛАВА 1
Это не могло быть правдой! Это сон, всего лишь страшный сон, и сейчас я проснусь!
Моя босая нога наступила в холодную лужу, чулок мгновенно напитался влагой. Я никогда не выходила из дома босиком! Даже летом. Разве что когда я была совсем маленькой, нянечка разрешала мне пробежаться по зеленой травке на лужайке перед домом. А теперь, как бы я ни упиралась, как бы ни цеплялась за перила, рука скользила по дереву, отполированному прикосновениями десятков поколений моей семьи, а левая нога уже съехала с нижней ступени прямо в грязь.
— Мамочка! — снова закричала я. — Папуля!
А этот страшный человек продолжал настойчиво и молчаливо тянуть меня за собой, ухватив за локоть. Так, будто имел на это право. Так, словно я принадлежала ему. Он ничего не говорил после тех слов, которые произнес, когда появился на пороге моего дома.
— Агата, время пришло. Я забираю тебя, — так он сказал, схватил меня за руку и поволок на улицу.
На мне было легкое домашнее платье, совсем не подходящее для ветреной погоды ранней весны, и тонкие чулки. В первые секунды я подумала, что это шутка, придуманная моим братом Верном: он младше меня всего на год, а такое ощущение, что совсем еще ребенок. Верн частенько устраивал глупые розыгрыши то ли от скуки, то ли из-за желания меня позлить. Несколько дней назад он подложил мне в кровать лягушку, а потом, когда я с криком выбежала из комнаты, смеялся так, будто ничего забавнее в своей жизни не видел. Вот я и подумала, что это его рук дело.
Хотя я с трудом могла представить, как Верн сумел договориться с этим мрачным типом, от одного взгляда на которого кровь стынет в жилах.
Тёрн. Ума не приложу, настоящее это имя или нет. Возможно, этого человека с растрепанными черными волосами, достающими до плеч, человека, неизменно одетого в темный плащ с капюшоном, человека, чье лицо всегда выражало лишь безразличие и презрение, прежде звали как-то иначе, но жители Фловера говорили просто «Тёрн». Или «колдун».
— Оставьте меня, — сказала я вполне миролюбиво, хотя незваный гость сильно сдавил мой локоть, но я помнила о том, что воспитанная девушка всегда должна держать себя в руках. — Шутка не смешная.
Он ничего не ответил. Ничегошеньки. Даже не посмотрел в мою сторону и не произнес ни звука после слов о том, что забирает меня.
Вот тогда я и начала кричать, упираться, звать на помощь. Мама должна быть в гостиной. Папа еще утром заперся в кабинете. Верн и Корн на занятиях в классной комнате наверху. Младшие сестренки занимались музыкой, а я вышивала, глядя на них. Сняла туфли и забралась с ногами на диван. Потому и оказалась босиком, когда слуга пригласил меня к двери.
— Леди Агата, вас спрашивают, — сказал он, поклонившись, вот только взглянул удивленно и встревоженно.
Тогда я не придала этому значения. Поспешила к двери, не утруждая себя выуживанием туфель из-под дивана. Я так торопилась, потому что надеялась, что получу весточку от Даниеля. Прошла неделя с моего дня рождения, неделя, как я его не видела, а уже скучала.
Даниель по приказу отца отправился со своим отрядом к границе Тени. Никто не объяснил, почему такая спешка, но слухи разлетались быстро. Говорят, миражи снова полезли из Сумрака. Он уехал, не попрощавшись, но я не сомневалась, что Даниель черкнет хотя бы пару строк, когда представится возможность, чтобы успокоить меня.
Я бежала к двери, а сама ощущала снова, как наяву, прикосновение кончиков пальцев к моей щеке, когда он поправил выбившийся из прически локон.
— Вот ты и стала взрослой, Агата, — тихо сказал он.
Всего несколько простых слов, от которых внутри все затрепетало, как от самых жарких признаний. «Вот ты и стала взрослой…» Неделю назад мне исполнилось восемнадцать. А значит, Даниель сможет обратиться к моему отцу с предложением руки и сердца. Его род — род Винтерс — так же богат и знатен как мой, род Даулет. Отец согласится. Я стану женой Даниеля. Любящей, любимой и самой счастливой в мире.
Я ожидала письма или, возможно, подарка, милой безделушки — кружевного платка, колечка или розы, но у двери стоял тот, кого я меньше всего ожидала увидеть. Колдун. Вода стекала по его черному плащу. Он откинул капюшон, и темные острые глаза оглядели меня с ног до головы придирчиво, точно вещь.
А потом случилось то, что случилось.
— Мамочка! Папуля!
Я уже обеими ногами стояла в жирной весенней жиже, удерживаясь за перила буквально кончиками пальцев. Из дома выбежали слуги. Они спешили мне на помощь, и я на секунду вздохнула с облегчением, даже посмотрела на сумасшедшего колдуна с толикой жалости. От него сейчас живого места не оставят! Я однажды видела, как Уолтер, наш дворецкий, отколотил тростью бродягу, так тот едва унес ноги!
Следом на крыльцо вышел отец.
— Папуля! — обрадованно крикнула я.
Но папа, странное дело, на меня не посмотрел. Отец выглядел так, словно ему нездоровилось. Я всегда гордилась его выправкой и статью, тем, как открыто он смотрит в глаза собеседнику. Но сейчас папуля будто постарел лет на десять. Его обычно прямая спина сгорбилась, будто на плечи давил непосильный груз.
Он сделал знак слугам. Я даже сначала не поняла, что это значит. А потом… Это просто не могло быть правдой. И слуги тоже не поверили.
— Генерал Даулет?.. — растерянно переспросил Уолтер.
— Отпустите… его… — с усилием проговорил отец. — Пусть уходят… Вдвоем…
Губы его ходили ходуном. На меня он так ни разу и не посмотрел. Развернулся и ушел в дом. Закрыл за собой дверь.
Слуги переглядывались, не понимая, что происходит. Но приказа хозяина они ослушаться не посмели. Может быть, они подумали, что отец таким образом решил наказать меня за какой-то проступок. Не знаю…
— Папа! Папа! — кричала я, совершенно забыв про воспитание и манеры: ужас тисками сжал сердце. — Мамуля! Мама! Верн! Корн! Ада! Ирма!
Я случайно подняла голову и увидела свою семью в окне второго этажа. Мама рыдала, прижав к глазам платочек. Ада и Ирма стояли, вцепившись друг в друга. Они ничего не понимали, переводили испуганные глаза с меня на маму, потом Ирма, которой было всего десять, тоже начала плакать. Я не слышала, что она говорит, но по губам догадалась, что она повторяет мое имя: «Агата, Агата…» Верн был бледен, но, когда Корн рванул ко мне на помощь, он поймал его за воротник и поставил рядом с собой. Я не поняла, что Верн сказал брату, но, кажется, что-то вроде: «Отец не велел…»
Тёрн дернул меня сильнее, и мои пальцы, которыми я из последних сил продолжала держаться за перила дома и за свою прежнюю жизнь, разжались.
— Идем, — сухо произнес он. — Идем, Агата.
Он поволок меня за собой. Меня трясло от пронизывающего ветра, ноги окоченели, руки покрылись мурашками от холода. Я чувствовала себя грязной нищенкой. Да получается… я и была теперь нищенкой. Без дома, без семьи.
