Лемюэль прижался к стене своей темной спальни, напряженно вслушиваясь. Легкий ветерок колыхал тюлевые занавески. Желтый свет уличных фонарей просачивался в окно и растекался по кровати, шкафу, книгам, игрушкам и разбросанной одежде.
В соседней комнате шептались два голоса:
– Джин, надо что-то делать, – проговорил мужской голос.
В ответ тихо ахнули:
– Ральф, прошу тебя! Не трогай его! Ты должен держать себя в руках! Я не позволю причинить ему вред!
– Да не собираюсь я ничего такого с ним делать! – В шепоте слышалась застарелая боль. – Но почему он так себя ведет? Почему не играет в бейсбол? В салочки? Как все остальные ребята? Почему? Почему он жжет магазины и измывается над беспомощными животными? Почему?!
– Он… другой, Ральф. Мы должны попытаться понять.
– А может, врачу его показать? – проговорил его отец. – Может, у него секреция каких-то желез нарушена, откуда нам знать…
– К какому доктору? К старику Грейди? Но ты же сам сказал – он не сумел…
– Нет. Не к доку Грейди. Он отказался работать с нами после того, как Лемюэль испортил его рентгеновский аппарат и разломал всю мебель в приемной. Нет, думаю, проблема гораздо серьезнее.
Повисла напряженная пауза.
– Джин, я отвезу его… туда. В Хилл.
– О Ральф! Пожалуйста…
– Я сказал – значит, сделаю. – В голосе звучала мрачная решимость.
Так взревывают попавшиеся в ловушку звери.
– Возможно, психологи сумеют что-то сделать. Может, они помогут. А может, и нет.
– А если они оставят его в клинике? Принудительно? Ральф, у нас же никого нет, кроме него!
– Да, – хрипло пробормотал Ральф. – Я знаю. Никого нет. Но я уже принял решение. Еще в тот день, когда он ударил учителя ножом и выскочил в окно. Я покажу Лемюэля специалистам в Хилле.
День выдался теплым и погожим. Ветерок трепал листву, среди деревьев сверкало белизной, стеклом и металлом огромное здание клиники. Ральф Йоргенсон неуверенно оглядывался по сторонам и мял в руках шляпу – громадность госпиталя подавляла его.
А Лемюэль внимательно слушал. Настораживая свои большие, подвижные уши, он мог многое услышать – вокруг волновалось море голосов. Море накатывало волнами: голоса слышались изо всех комнат и приемных, на всех этажах. Его это возбуждало.
Доктор Джеймс Норт вышел навстречу и протянул руку. Высокий, красивый шатен чуть за тридцать, в очках в темной роговой оправе. Походка твердая, рукопожатие – а он и с Лемюэлем так поздоровался – быстрое и уверенное.
– Пойдемте, – трубным голосом пригласил он их внутрь.
Ральф двинулся к дверям его кабинета, но доктор Норт покачал головой:
– Вас я попрошу остаться снаружи. Только мальчик. Мы с Лемюэлем должны поговорить наедине.
Лемюэлем владело все то же возбуждение. Он пошел за доктором Нортом в кабинет. Норт быстро запер дверь на тройной магнитный замок.
– Можешь называть меня Джеймсом, – сказал он, тепло улыбнувшись мальчику. – А я тебя буду звать Лемом, хорошо?
– Хорошо, – осторожно ответил Лемюэль.
От человека не исходило никакой враждебности, однако он уже понял, что надо всегда быть начеку. Надо вести себя осторожно – даже с этим дружелюбным, симпатичным на вид доктором. Который, кстати, явно не глуп.
Норт закурил и окинул мальчика изучающим взглядом.
– Когда ты связал и стал препарировать этих старых, никому не нужных уродов, – сказал он задумчиво, – тобой ведь двигало чисто научное любопытство? Ты хотел знать – и тебя интересовали факты, а не мнения. Ты хотел сам понять, как устроено человеческое тело.
Лемюэль почувствовал, как растет его возбуждение.
– Но никто меня не понял…
– Да, это так, – и Норт покачал головой. – И никогда не поймет. Ты знаешь почему?
– Думаю, да.
Норт стал ходить туда-сюда по кабинету.
– Я хочу предложить тебе несколько тестов. Чтобы кое-что понять. Если ты не против, конечно. Так мы сможем оба больше узнать о тебе. Я ведь изучал тебя, Лем. Читал полицейские отчеты, статьи в газетах.
Он резко повернулся к письменному столу и извлек из ящика Миннесотский многоаспектный личностный опросник, пятна Роршаха, Бендер гештальт-тест, карты Зенера, планшетку для спиритических сеансов, игральные кости, детскую доску для письма, восковую куклу с кусочками ногтей и обрезками волос и кусочек свинца, который нужно превратить в золото.
– Что мне нужно сделать? – спросил Лемюэль.
– Я задам тебе несколько вопросов, а потом дам несколько предметов – поиграть. Посмотрю, как ты с ними будешь управляться, напишу пару заметок. Как тебе такой план?
Лемюэль не знал, что сказать. С одной стороны, он отчаянно нуждался в друге, с другой – он все-таки опасался доктора.
– Я…
Доктор Норт положил мальчику руку на плечо:
– Ты можешь доверять мне. Я не как те дети, которые тебя побили тем утром.
Лемюэль вскинул на доктора благодарный взгляд:
– Так вы знаете? Я обнаружил, что правила их игры – абсолютно произвольные. Поэтому я естественным образом решил сообразовываться с естественными целями. Когда бита оказалась у меня в руках, я ударил по голове сначала подающего, потом принимающего. А потом я обнаружил, что человеческие этика и мораль – они все устроены подобным же… – тут он осекся, потому что вдруг испугался. – Возможно, я…
Доктор Норт сел за стол и принялся тасовать карты Зенера.
– Лем, не волнуйся, – тихо сказал он. – Все будет хорошо. Я все понимаю.
Лемюэль выполнил все тесты. Потом они долго сидели и молчали. Часы уже показывали шесть, за окном садилось солнце. Наконец доктор Норт заговорил:
– Невероятно. Я сам не могу поверить в то, что вижу. Ты совершенно логичен в своих действиях, но полностью лишен таламических эмоций. Твой ум совершенно свободен от культурных и моральных представлений. Чистый, беспримесный случай паранойи при полном отсутствии эмпатии. Ты абсолютно не способен чувствовать печаль, сострадание или жалость – точнее, ты вообще ни на какие человеческие эмоции не способен.
Лемюэль кивнул:
– Да, это правда.
Доктор Норт откинулся в кресле, изумленный и растерянный.
Конец ознакомительного фрагмента. Полный текст доступен на www.litres.ru
