Когда они пришли на берег моря…
Когда они пришли на берег моря, то увидели… Нет, ещё издали они заметили, что на дюнах, за которыми был их залив, копошатся какие-то люди.
– Смотрите, кто это там? – удивлённо воскликнула Галка. Боцман и Штурман разом дёрнули головами и посмотрели вперёд.
– Странно, – заметил Штурман, – что им там понадобилось? – А Боцман только недоуменно пожал плечами.
Постепенно ускоряя шаг, они устремились к берегу.
Вскоре уже было видно, что вдоль подножия дюн тянут верёвочное ограждение.
За верёвкой, на тропе, ведущей к морю, стояло несколько дружинников с красными повязками. Они лениво курили, поглядывая на группу любопытных, толпящихся с другой стороны ограждения, но, как только самые нетерпеливые пробовали подлезть под верёвку, резко пресекали эти попытки.
Галка, Штурман и Боцман присоединились к числу зрителей.
В просвете между дюнами виднелся кусок пляжа с машинами, вагончиками и рельсами, по которым разъезжал непонятно как очутившийся на этом берегу высотный подъёмный кран. Около машин и вагончиков суетились рабочие.
С берега доносились крики, тарахтение моторов, стук и лязганье. Гремела бравурная музыка. Что-то сколачивалось, что-то рушилось и падало. Кто-то в сердцах хрипло ругался прямо в мегафон.
Было интересно, но наблюдать за этой кутерьмой из-за верёвки становилось как-то унизительно.
Первым не выдержал Боцман.
– И долго мы здесь торчать будем? – недовольно проворчал он.
– Сейчас разберёмся, – ответил Штурман и на секунду задумался. Он покрутил головой, осматриваясь по сторонам, и вдруг его взгляд застыл на одном месте.
– Возьми, – он сунул в руку Боцмана пляжную сумку и направился вправо вдоль ограждения.
Пройдя метров двести, Штурман остановился, помахал рукой и пропал. Боцман и Галка поспешили туда и увидели заросшее травой дно старого ручья, в котором и сидел их друг.
– За мной! – скомандовал он и, пригибаясь, побежал по канаве. Боцман и Галка последовали за ним.
Тарахтение моторов становилось все громче.
– Туда, – показал Штурман на одну из дюн и стал карабкаться по её склону.
Он первым добрался до вершины, раздвинул руками высокую траву, сунулся было вперёд, но тут же с криком: «Ложись!» – отпрянул назад.
Раздался свист, и над головами вжавшихся в склон стремительно и грозно, подобно гигантскому маятнику, пронеслась платформа с двумя взбудораженными мужчинами. Один из них прильнул к кинокамере, а другой метался по платформе, продолжая все также страстно и яростно ругаться в мегафон.
Штурман снова вполз на вершину.
– Эх, промахнулись, киношники! – съязвил Боцман, подползая к нему и волоча за собой Галку и пляжную сумку.
С гребня дюны перед ними развернулась вся панорама съёмок. Песчаный склон круто обрывался к широкой полосе пляжа. В море, недалеко от берега, покачивалось несколько папирусных лодок. Слева – вагончики, люди, части декораций, софиты. Справа – вдали виднелись пристань и белый прямоугольник храма…
– Вот откуда им все это снимать надо! – снисходительно пояснил Штурман. Но тут внизу все затихло. Негромко зазвучала музыка. Она была непривычна, но красива. Они увидели, как на пляже появились музыканты в юбках до колен, с обнажёнными торсами. Трое из них играли на лютнях, остальные сопровождали пение лютен тихими двойными ударами в небольшие барабаны и бубны. Под музыку на центр пляжа вышла массовка в каких-то серых халатах и накидках. И вдруг вся эта серая масса сгрудилась, взбурлила и откатилась назад к вагончикам, оставив на жёлтом песке полуобнажённых танцовщиц в набедренных повязках, с большими черными ожерельями на шеях и сверкающими гребнями в высоких причёсках.
Они качнулись в такт музыке, и все преобразилось. Казалось, что время повернуло вспять, на берега Древнего Египта. Танцовщицы упали на колени и, протянув вперёд руки, склонились к земле.
– Как красиво, – прошептала Галка.
– Красиво, – сглотнув, согласился с ней Боцман. И Штурман тоже машинально покивал головой.
И тут же откуда-то сзади, из-за их спин, раздалась громкая команда: «Стоп! Всем тихо! Начинаем съёмку. Сцена „Жрицы у моря“. Дубль 1. Внимание! Мотор!»
Они обернулись на голос, но говорившего нигде поблизости не наблюдалось.
Снова зазвучала музыка, и танцовщицы, отрываясь от земли и протягивая руки к солнцу, запели: «О, Амон, светлый бог, солнцем сияющий, светлый Амон, дарующий жизнь…»
Они пели гимн, они молились и то поднимались с колен и двигались по песку, плавно переступая вперёд-назад, то кружились в танце, то снова припадали к песку и снова устремлялись к солнцу. Музыка звучала все быстрей, и голоса жриц сливались с ней в единое целое, и уже было не разобрать отдельных слов молитвы, и все быстрей и быстрей становился танец. Казалось, что танцовщиц опаляет и кружит стремительный огненный вихрь.
А тройка зрителей лежала на гребне дюны и не могла оторвать взглядов от этого завораживающего зрелища танцующих жриц, залитых слепящим и безжалостным белым солнцем.
– Что-то и мне жарковато стало, – заметил Штурман, размазывая по лицу крупные капли пота.
– Припекает, – согласился с ним Боцман. – Сейчас бы в воду. – И вдруг он резко ткнул Штурмана в бок.
– Ты что? – взорвался тот.
– Тс-с, – прошептал Боцман, – смотри.
И этот шёпот был так необычен для баса Боцмана, что Штурман изумлённо уставился ему в лицо и застыл не мигая.
– Туда, туда смотри, – снова прошипел Боцман и несколько нервно закивал влево.
Штурман приподнял голову, и брови его сами собой поползли вверх. Он зажмурился, помотал головой, снова открыл глаза и ничего не понял.
На берегу уже не было софитов, декораций, вагончиков, подъёмного крана, съёмочной группы – не было ничего, кроме музыкантов и танцующих жриц. В море, у берега, продолжали покачиваться несколько папирусных лодок, а вдали плыло ярко раскрашенное судно. И безжалостно слепило солнце.
