– Ну что, Савельев, как ты смотришь на охоту? – сказал вдруг командир.
Начальник штаба стукнул, задвигая, ящиком стола.
– Дело. Моя уже все уши прожужжала: когда зайца привезешь? – Он взглянул в окно. Пронзительные краски ранней осени окропили деревья, и даже сквозь стекло потянуло чем-то таким сквозящим и свежим, что он порывисто вздохнул.
– И кота своего захвати. Как его – Барсик?
– По следу пустим, Алексей Федорыч? – засмеялся ему вдогонку начальник штаба.
Ефрейтор, водитель командирского газика, разыскал старшину штабной роты:
– Вечером на охоту, мать ее. Пригляни там, чтоб расход оставили.
– С Батей?
– Ну. И Сову с собой берет.
– А-а, – сказал старшина. – Ты там устрой ему охоту.
У КПП газик тормознул. Начальник штаба открыл заднюю дверцу.
– Кота не забыл? – обернулся командир.
– Здесь.
Из-за борта ватника выглядывала сонно-безразличная кошачья морда.
– Ефрейтор, давай за ту деревню… ну, еще поля такие годящие проезжали… как ее – Герциг?
– Херциг, – щегольнул водитель.
– Ишь ты! Ну и хрен с ним. – (Водитель прыснул.) – Жми.
Машина тряслась по лесной дороге, поддоном приминая росшую меж колеями траву; на развилке свернули на асфальт, водитель прибавил газ.
– Смотри-ка, Савельев, еще один! Начальник штаба повернулся к заднему окну.
В кювете лежал опрокинувшийся мотоцикл, но людей вокруг не было видно.
– Дороги чересчур хорошие, вот и бьются.
У нас так не погоняешь.
– Не скажи. Наши тоже могут, – не согласился командир.
На проселке машина снова запрыгала. Стало темнее, водитель включил ближний свет. Когда свернули на поле, начальнику штаба пришлось ухватиться за стойку, по которой был натянут брезентовый верх, – сзади трясло. Коротко скошенная трава шуршала под колесами.
– Хорош, – остановил наконец командир. – Где там кот твой? Барсик, Барсик… – потянулся он.
Начальник штаба уже все понял, и понял, что знал это давно, но само вырвалось:
– Зачем?
– Примета есть, не слыхал? Барсик, брысь!
Кот не думал отходить от газика.
– Давай задний ход, – почему-то шепотом приказал командир водителю.
Барсик побежал было за машиной, но, передумав, остановился и сел намывать лапу.
– Дальний вруби!
Два жестяных конуса света с мечущимися внутри пылинками разделили темноту, стерня стала мутно-серой. Только белая грудь кота выделялась. Командир вышел из газика, – перекатился какой-то ненастоящий выстрел, – переломил ружье и, вытащив гильзу, подул в ствол.
Двустволка Савельева стукнулась о металл переднего сиденья, он вздрогнул и внимательно стал ее осматривать.
– Можно и начинать. – Командир вернулся в машину.
Водитель приподнял лобовое стекло и укрепил его, завинтив барашек на боковом изогнутом кронштейне. Машина тронулась с выключенным светом. Савельев обрезом ствола сдвинул фуражку на затылок и, прижавшись щекой к вороненому холоду стали, рассеянно смотрел перед собой. Когда по полю впереди пробегала тень, командир приказывал: «Врубай!» – и, если конусы выхватывали зайца, тот обалдело замирал, приникая к земле и пряча за спиной уши, а командир стрелял, не выходя из машины.
– Вот дурак! – удовлетворенно повторял он, и Савельев созерцал в эти моменты горбоносый казацкий профиль. – А интересно, что с ними происходит? Будто пыльным мешком, а?.. Врубай же, мать твою!
Русак застыл, он выстрелил – тот отчаянно рванулся в сторону и исчез. Савельев услышал жалобный, выскабливающий сердце детский плач.
– Туда свети, туда! – возбужденно крикнул командир.
Водитель развернул газик, свет выхватил вздрагивающее тело зайца. Он был ранен и тонко повизгивал. Командир выскочил из машины.
Савельев увидел в свете фар взлетевший и опустившийся приклад, и плач оборвался. Командир бросил под заднее сиденье еще одну тушку.
– Заскучал? Ну-ка давай вперед.
Начальник штаба уже пропустил две свои очереди и теперь пересел. Выставив ствол под лобовое, он ждал тени впереди и появления охотничьего азарта. Но только слышал, как прохладно и растерянно пахнет недавно убранное поле. Газик бросало по кочкам.
– Да ты что спишь! – толкнул его сзади командир и рыкнул на водителя: – Врубай!
Заяц замер. Конечно, надеялся, что так его не заметят. Савельев ощутил, как все подобралось, напружинилось внутри, и натянул взгляд меж стволами от целика до мушки. Но заяц вдруг мяукнул, и ствол опустился сам собой.
– Уйдет! – Командир стукнул по спинке переднего сиденья. – Давай за ним!
Машина понеслась по полю. Русак отмахивал впереди, не останавливаясь, но не соображал выскочить из мертвящего света. Трясло, и было трудно прицеливаться. Савельев поднимал ружье, но нажать на спуск не решался – слишком далеко.
– Быстрей, быстрей, – подгонял он водителя.
Внезапно опора провалилась, Савельева бросило вперед, боль выстрелила у виска, и свет потух.
Разлилось красное, пошло радужными кольцами.
«Вот и всё», – даже не подумал, а как-то сверху посмотрел на свое недвижное тело Савельев. И стало окончательно ясно: всё. Но сквозь красное надвинулось лицо командира с пристальными глазами.
«Ты и здесь… – захрипел Савельев. – Мало тебе, что из-за тебя солдаты ненавидят – ты отец родной, а порядок пусть другие… мало, что убил его, и меня… так ты и здесь…»
Оскалив зубы, он рванулся к ненавистному лицу – но пылающий жгут боли охватил и сплющил череп, и он рухнул навзничь в колючую стерню.
– Как ты? – Командир был встревожен.
– А-а… глаза только щиплет.
– Это ничего, это водка. Ты лбом прямо в кронштейн влетел, пришлось промыть. Пригодилась фляжка-то, – засмеялся он. – Встать можешь? Ефрейтор, помоги.
Водитель подошел, держась за ушибленную о баранку грудь, и с кряхтеньем подставил начальнику штаба плечо.
– Алексей Федорыч… фляжку… – выговорил Савельев.
– Вот это мне любо. Ну ты напугал. Не двинешься – думаю, неужто Богу душу отдал? А ты езжай, да осторожней! На канавы хоть смотри.
– Папа, а мне лапку привез? – из своего детского сна протянул младший сын.
– Тише ты, спи. – Жена еле сдерживала истерику.
– Я ведь взрослый человек, майор, у меня дети… Да я скоро подполковником стану! – встрепенулся Савельев и тут же поморщился.
– Тебе нельзя говорить. Ложись, вот так, вот так…
– Сова со шрамом еще лютее стал, – сказал старшина. – Ты уж больно круто его.
– Ты что, думаешь, я нарочно? И себе грудь нарочно рассадил?
– Ладно-ладно. Грудь, – подмигнул старшина.
