Между ревностью и соперничеством такое же расстояние, как между пороком и добродетелью.
Жан Лабрюйер
– Да что вы, ваше преосвященство! – вскричала герцогиня. – Неужели не понимаете, что этот подкоп имел целью винные погреба моего дома? Нас хотели ограбить, и добро бы дело ограничилось только украденным вином! Не сомневаюсь, что в одну ужасную ночь злоумышленники проникли бы в наши покои и перерезали нас всех во сне!
Глаза кардинала сверкнули так, что мадам де Шеврез поняла: известие о ее смерти было бы самым отрадным известием в его жизни, и сейчас он от души пожелал всяческих успехов злоумышленникам, прорывшим подземный ход от склепов женского монастыря Валь-де-Грас к ее дому. Но вся соль заключалась в том, что и кардинал, и герцогиня отлично знали: никаких злоумышленников не существовало в природе, на запасы амонтильядо, бургундского, анжуйского, бордо и прочих вин никто не покушался, а подземный ход хоть и прорыт от монастыря Валь-де-Грас к дому герцогини, но по прямому распоряжению, так сказать, от дома де Шеврез, и был он не просто подземный ход, а дорога, приготовленная для тайных свиданий, – дорога любви. И сейчас Арман дю Плесси де Ришелье, всесильный кардинал Ришелье, бывший во Франции вторым человеком после короля (а может быть, и первым перед королем, как он любил втихомолку себя называть!), чувствовал себя вовсе не всесильным, а, наоборот, бессильным, потому что не знал, да и не мог, не имел возможности доподлинно узнать, вовремя ли он успел открыть преступный умысел, или этим подземным ходом, этой дорогой любви все-таки успела пройти та, безнадежная страсть к которой давно уже свела его с ума, – королева Анна Австрийская. Успела ли прекрасная Анна воспользоваться тайной дорогой и встретиться со своим любовником, которого Ришелье возненавидел с первой минуты и так же безумно, как с первой минуты безумно полюбил королеву?!
О, ее трудно было не полюбить, эту голубоглазую и светловолосую принцессу, которая унаследовала свою внешность от матери, австрийской принцессы Маргариты, а потому вошла в историю под несколько неожиданным именем Анна Австрийская, хотя считалась по отцу испанкой. Даже характерный габсбургский профиль был у нее смягчен изяществом линий, даже чуточку выпяченная нижняя губа, которая придавала всем отпрыскам австрийского королевского дома пресыщенный и вечно чем-то недовольный вид, Анне придавала облик очаровательной капризницы, все причуды которой, конечно, должны быть столь же милы, как она сама, а потому всякому нормальному мужчине хотелось их немедленно исполнить.
Всякому нормальному мужчине, вот именно! Но отнюдь не ее супругу, королю Людовику XIII.
Он-то не хотел исполнять не только никаких причуд своей юной жены, но даже и самых элементарных обязанностей, которые налагал на него супружеский и государственный долг. Проще говоря, он не спал со своей прелестной женой и не собирался осчастливить ее и Францию рождением наследника. Детские годы юного Людовика прошли в обстановке такого распутства (все же он был сыном не кого иного, как Генриха Наваррского, одного из величайших потаскунов мировой любовной летописи!), что в один прекрасный (в смысле, ужасный) день он возненавидел все, абсолютно все, что имело отношение к плотским радостям, и переключился исключительно на радости высокодуховные: так, он умел очень недурно играть на лютне и сочинять хорошенькие песенки. Прелестный бюст жены, ее блестящие глаза, ее манящие взоры, ее походка, которая могла бы искусить и святого, его волновали очень мало. И скоро по Европе пополз, пошел, полетел, разнесся слух, что король Франции пренебрегает своей женой.
Филипп III, король Испании, узнав, как грустно живется его любимой дочери, пришел в такое неистовство, что министры обеих стран забеспокоились: как бы невольное или сознательное пренебрежение Людовика постельными отношениями не привело к обострению отношений межгосударственных. Войны, как свидетельствуют многочисленные исторические примеры, случались и из-за более ничтожных причин! Воевать в данный момент не хотелось ни Франции, ни Испании, однако король Франции никак не мог воспользоваться своим «хлястиком», как называл он некогда ту часть тела, которая составляет предмет законной гордости некоторых мужчин (приснопамятный Наваррец еще называл сей орган своего сына «посылочкой для испанской инфанты», ведь вопрос о браке Людовика и Анны был решен, когда они были еще чуть ли не младенцами). Неведомо, может статься, война все-таки разразилась бы, когда бы один из ближайших приближенных короля, герцог д’Эльбеф, в то время не женился бы. Изрядно выпивший король пожелал непременно наблюдать, что делают молодожены во время первой брачной ночи, причем сообразно своему монаршему достоинству подглядывать в щелочку Людовик не пожелал, а уселся прямо на кровать молодоженов (что и говорить, нравы в начале XVII века были самые причудливые!). Герцог д’Эльбеф не страдал отсутствием усердия, и никакие свидетели его нимало не смущали, так что Людовик смог наблюдать желаемое не раз и не два. Заметив, с каким восторгом смотрит на него король, новобрачный приподнялся на локтях и, на миг отвернувшись от супруги, но не прерывая своего занятия, воскликнул:
– Сир, сделайте то же самое с королевой, не пожалеете!
Ну, король наконец пошел и сделал… Некоторые, правда, уточняют, что решился он на сей подвиг лишь через пять дней. Да и то вроде бы принц де Люинь, друг, фаворит и советник короля, буквально за шиворот тащил его в спальню королевы, а Людовик цеплялся за мебель и умолял оставить его в покое. Но это, очень может статься, наветы злобных клеветников. Так или иначе, испанская инфанта получила «посылочку»: король исполнил супружеский и государственный долг. Однако радости своей молодой жене Людовик не принес. Если раньше у Анны еще оставались кое-какие иллюзии относительно семейной жизни с молодым человеком, ставшим ей мужем, то после первой брачной ночи (изрядно запоздавшей, напомним, а ведь дорогб ложка к обеду, а яичко – к Христову дню!) она поняла: не видать ей с ним счастья, потому что полюбить его она никогда не сможет. А самое ужасное, что и он ее не любит! И более в ее ночные апартаменты король не захаживал.
Придворным не составило труда понять, что эти двое – Людовик и Анна – никогда не станут, как гласит Писание, «дух един». И страдание, которое иногда проскальзывало в глазах гордой королевы, немедленно возбудило к себе искреннее сочувствие во многих сердцах. Многие хотели бы утешить королеву, но особенно рьяно взялись за дело двое – Мари де Роган, жена принца де Люиня, и кардинал де Ришелье. Благодаря покровительству королевы-матери, Марии Медичи, последний уже прошел путь министра и главы Королевского совета, теперь стал первым министром и не сомневался, что нашел точку опоры (Аристотелю в этом, как мы помним, не повезло), с помощью которой сможет перевернуть мир. Для начала он захотел перевернуть королеву – из вертикального положения в горизонтальное – и начал за ней утонченно ухаживать.
