Дэвид Арнольд - Очень странные увлечения Ноя Гипнотика

Сейчас я вдохну поглубже и расскажу вам, о чем речь: впервые я обнаружил исчезающую женщину два месяца и два дня назад, когда лето уже начало повсюду расточать свои слащавые солнечные улыбки. Я был с Аланом, как обычно. Мы провалились в кроличью нору Ютуба, что с нами время от времени случается. Вообще говоря, я терпеть не могу Ютуб, главным образом потому, что Алан вечно такой: «Я просто обязан показать тебе эту штуку», но одна «штука» неизбежно превращается в семнадцать, и вот я уже смотрю, как морская выдра добывает вкусняшку из торгового автомата, а сам думаю: «Где, блин, я промахнулся?» Поймите: я не чужд подобных развлечений, но в определенный момент человеку стоит всерьез задуматься над своим жизненным выбором, если тот привел его на диван – глазеть, как дрессированная зверушка нажимает на кнопочку, чтобы получить пакетик чипсов.

Спокойно и немного печально, но без пафоса я скольжу через воды бассейна семейства Роса-Хаас. Кайф.

Я бы остался здесь навсегда.

Для ясности: видео исчезающей женщины, составленное из сменяющих друг друга фотоснимков, длится чуть больше двенадцати минут. Оно называется «Одно лицо, сорок лет. Исследование процесса старения», а в инфе написано: «Ежедневные автопортреты с 1977-го по 2015-й. Я устала». (Мне особенно нравится последняя ремарка: исчезающая женщина как будто решила объяснить, почему не выдержала обещанные сорок лет.) В начале ей где-то двадцать с небольшим, светлые волосы длинные и пышные, взгляд лучится, как утреннее солнце сквозь водопад. Примерно к середине ролика помещение меняется – могу только предположить, что она переехала, – но вещи на заднем фоне те же самые: акварельный горный пейзаж в рамке, фарфоровый Чубакка и всюду слоники. Фигурки, постеры, футболки – у нее прямо-таки мания слоников, точно говорю. Она всегда в помещении, всегда одна и, не считая переезда и вариаций прически, выглядит одинаково на каждом снимке: не улыбаясь, смотрит прямо в камеру – каждый день все сорок лет.

Каждый божий день одно и то же – и вдруг перемены.

Ладно, пора перевести дыхание.

Обожаю этот момент: разбиваешь поверхность воды, вдох, мокрые волосы на жарком солнце.

Алан сразу:

– Чувак!

Сейчас, если честно, я бы предпочел одиночество.

– Это, типа, рекорд, – говорит Вэл. – Ты как там?

Еще несколько глубоких вдохов, быстренько улыбнуться, и…

Следующий момент я люблю еще больше – когда снова ныряешь. Под водой все чувства как бы обостряются – наверное, из-за тишины и невесомости.

Вот что на самом деле нравится мне в плавании.

Первые кадры отсканированы с поляроидных снимков, но с течением времени разрешение фотографий увеличивается, а внутренний свет исчезающей женщины начинает убывать: потихоньку редеют волосы, потихоньку тускнеет взгляд, потихоньку усыхает лицо, обвисает кожа, сияющий юный водопад становится вялым ручейком – еще одна жертва в мутном болоте старости. И мне не столько грустно, сколько тоскливо, будто следишь, как тонет камень, которому не суждено достичь дна.

Каждый день все сорок лет.

Я посмотрел это видео уже больше сотни раз: вечером перед сном, утром перед школой, в библиотеке во время обеда, на телефоне посреди урока, мысленно в промежутках, – я прокручиваю в голове исчезающую женщину, как навязчивую песенку, снова и снова, и после каждого просмотра клянусь, что больше не вернусь к ней. Но, как неисправимый человек-бумеранг, всегда возвращаюсь.

Двенадцать минут на экране умирает человек. Здесь нет насилия, нет ничего аморального или постыдного, с ней не происходит ничего такого, чего со временем не случится со всеми нами. Ролик называется «Исследование процесса старения», но это обманка. Женщина не стареет, она исчезает на глазах. Я смотрю и не могу оторваться.

А вот и неизбежный толчок в плечо.

Пора вернуться в мир дыхания.

– Ну блин, Ной! Ты, что ли, утопиться пытаешься? – Вэл на надувном матрасе посреди бассейна потягивает нечто вроде дайкири домашнего приготовления; на лице огромные темные очки.

– Реально, – говорит Алан, закидывая в рот пригоршню карамельного попкорна. Он не расстается с этим жестяным ведерком (на котором картинка – резвящиеся в заснеженном лесу олени) с самого обеда. – Треугольник у нас очень хрупкий, йо. Если ты утонешь, вся система полетит к чертям.

Валерия и Алан Роса-Хаас – близнецы. Их дом в двух шагах от нашего, к тому же у них есть замечательный бассейн, а мистер и миссис Роса-Хаас редко бывают дома, так что сами понимаете.

С Аланом я познакомился сразу же после нашего переезда в Айвертон. Ему, как и мне, было двенадцать лет, он пришел к нам в гости, играл у меня в комнате и вдруг сообщил, что считает себя геем, ну и я такой: «Э-э… ну ладно», а он: «Ну, типа, вот…» – короче, полный дурдом. Потом он велел мне никому не рассказывать, и я пообещал, что не буду. А он говорит: «Если проболтаешься, я твоего хомяка обоссу». В то время у меня жил ревматичный хомяк по кличке Голиаф, и мне, конечно, не улыбалось, чтобы на него мочился какой-то левый чувак, поэтому я поклялся Алану, что буду держать рот на замке. Позже я узнал, что стал первым, кому Алан открылся, хотя в двенадцатилетнем возрасте я и понятия не имел, насколько это важный шаг. Тогда я думал только о том, что моему хомяку грозит опасность. Я даже спросил Алана, почему нельзя никому рассказывать, и он заявил, что я все равно не пойму. Через пару лет он совершил настоящий каминг-аут, и ребята обзывали его ужасными словами, отскакивали на километр, сталкиваясь с ним в коридорах, садились подальше от него в столовке – не все, но очень многие, – и вот тут я понял, до чего он был прав.