Месяц тому назад говорили мы о литературных деятелях, являющихся в провинции, и указывали, между прочим, на г. Фирсова как на человека, которому провинциальная жизнь не помешала быть вполне живым и современным{1}. Теперь перед нами лежит новая книга, тоже сочиненная в провинции, но уже подающая повод к соображениям совершенно другого рода. Автор «Очерков Дона» г. Филонов – человек петербургский и не без некоторого шику старается дать заметить это читателям своей книги. Разбирая игру одного актера в роли Хлестакова, он замечает, что у актера этого «тону петербургского совсем не выказалось»; говоря о Московской улице в Новочеркасске, г. Филонов вспоминает о «Невском проспекте, на котором красуются огромные дома и магазины с разноязычными надписями». В самом начале своих очерков автор говорит: «Не вспоминаю о тягостной для меня разлуке с Петербургом, где я получил окончательное образование», и пр.
Итак, мы имеем дело с петербургским человеком, занесенным судьбою в провинцию и делающим над нею свои наблюдения. Посмотрим же, что такое он пишет.
К крайнему удивлению нашему, г. Филонов, «получивший в Петербурге окончательное образование», оказывается простодушным и наивным ребенком, которого интригуют и удивляют самые простые вещи, известные самому незрелому отроку. Он, например, удивляется, что в Новочеркасске есть улицы, по которым ездит много экипажей и ходит много народу… Это необыкновенное явление он описывает таким образом: «Почти на верстном протяжении улицы, в два ряда, не мешая друг другу, едут охотники и охотницы до катанья; коляски, кареты, щегольские санки, закрытые и открытые экипажи – все это гремит и летит пред твоими изумленными очами» (стр. 11). Завидно то окончательное образование, которое г. Филонов получил в Петербурге: поживши в столице и походивши но ее улицам, он изумляется, видя, что люди ездят по улице в два ряда, не мешая друг другу!.. Не меньшего удивления автора заслужило и то обстоятельство, что в Новочеркасском соборе певчие поют, а народ молится. Вот его описание:
Сообщу тебе свои впечатления после того, как я был и первый раз за обеднею в соборе. Служил тогда высокопреосвященный Иоанн, архиепископ Донской и Новочеркасский; пели певчие, разделившись на два хора – собственно архиерейские и войсковые. Торжественность служения архиерейского, тихий голос старца архипастыря, набожно молящийся народ, которым была наполнена вся церковь, всеобщая тишина – все это глубоко тронуло меня. Не забуду долго первой обедни, которую я слушал в Новочеркасске. Где я ни был после того, везде расхваливал певчих и их согласное пение… После моего двухнедельного пути слушание обедни в соборе было истинным счастием и покоем; редко человеку посылается в жизни подобный благочестивый праздник сердца, когда, сбросив все до одной суетные мысли о мире и себе, живешь уже другою жизнию; кажется, сейчас бы поднялся с земли и улетел, куда несется мысль, окрыленная молитвою и пламенеющая огнем ее (стр. 12).
Не будем говорить о красотах слога в этом описании, но не примечаете ли вы в нем, что торжественность архиерейского служения, пение певчих, народ, наполняющий церковь и молящийся, – представляют для автора как будто что-то невиданное, чрезвычайное, неожиданное… Неужели же, в самом дело, автор, получая в Петербурге окончательное образование, не предполагал найти ничего подобного в русских губернских городах?
Интересно также, что автор, отправляясь в Новочеркасск на житье, ничего не знал о тамошнем памятнике Платову и тоже пришел в изумление, увидав его. Описывая в письме к другу свои первые впечатления в Новочеркасске, г. Филонов рассказывает: «Здесь стоял памятник. Кому? – я не знал». Описав потом очень хорошим слогом памятник, «его устремленные вдаль очи, грозную осанку, богатырскую, могучую грудь, руки» и пр., г. Филонов снова вопрошает: «Кто же он, этот величественный воин?» И на вопрос этот отвечает, не без пафоса, следующим образом:
Читай, мой друг, читай надпись: «Атаману графу Платову за военные подвиги с 1770 по 1816 годы – признательные донцы». Мое слово не в силах высказать всех мыслей и чувствований, закипевших теперь во мне. Мальчиком, мальчиком я почувствовал себя при взгляде на могучего Платова; стоя у подножия этого мужественного ратника, грозы действительно грозного Наполеона I, я не нашел слов в своем сердце для приветствия незабвенному в истории России и в сердце каждого русского атаману войска донского. Так пусть же «Певец в стане русских воинов»{2}на своей «боевой лире» прогремит ему песнь (стр. 7).
И затем приводится куплет из «Певца»…
Как видно из некоторых мест книги, г. Филонов – учитель русской словесности в новочеркасской гимназии. Из других мест видно, что он – человек еще очень молодой, человек нового поколения. Вот некоторые подробности, сообщаемые им о себе в письме к другу от 1 февраля 1856 года:
Я увидел Новочеркасск. Церковь показалась прежде всего; при взгляде на нее я сотворил молитву… Не сочти за лицемерие этого откровенного моего признания. Представь – ведь ехал «юноша», по воле государя, в первый раз на должность, юноша, взятый на седьмом году от отца и матери в школу, под царское крыло, гревшее и хранившее его целые шестнадцать лет, – ехал в город, дальний и от родины и от места образования: представь это а не удивишься, если была тронута душа при виде города, где впервые суждено было мне начать свою службу царю. Поколебалось сердце; не стало в нем силы; не нашлось крепости… И вот, как будто в успокоение волнующихся мыслей, восстала церковь на привет новому члену общества; она издали текла(!) к нему, как отец к своему сыну, и говорила: «Мир тебе!» Благословенна Россия! Везде на ее земле – прежде виднеется крест церкви, потом дома и после уже люди: это знак того, что вера – первый спаситель русского человека; что без нее не увидит он ни родного дома, ни родимых родителей, ни всех присных сердцу (стр. 6).
Мы привели этот отрывок затем, чтобы 1) показать читателям, что г. Филонов, по собственному сознанию, еще юноша; 2) чтобы дать образчик слога, которым он пишет; 3) чтобы раскрыть, хотя отчасти, возвышенность его стремлений. Рассмотрев три указанные пункта и припомнив, что г. Филонов – учитель гимназии, читатели сами могут вывести заключение о благотворности того влияния, какое должен иметь подобный учитель – на слог своих учеников. Всякий, кто учился в какой-нибудь школе, может припомнить, что значит для подрастающих мальчиков новый, молодой учитель, особенно по такому предмету, как словесность или история. Некоторые почтенные люди полагают, что ученикам решительно все равно, каково преподавание учителя, и что они интересуются только тем, строго или не строго будет он ставить баллы. Не знаем, – может быть, так и было в те времена, когда учились эти почтенные люди. Но теперь совсем не то. Поговорите с любым гимназистом четвертого, даже третьего класса: вы убедитесь, что только отъявленные лентяи да
