– Ты сгниешь в тюрьме, – цедил он, даже не стараясь смягчить боль. Полосовал словами, что были острее лезвия. В глазах сверкали одержимость, идея, потребность. Он всеми силами пытался заполучить меня, из кожи вон лез, не гнушаясь самыми жалкими и подлыми методами. И это пугало. Он без тормозов, без стоп-крана, за который можно дёрнуть и остановить эту долбаную карусель! Он будто бессмертный… Безжалостный.
– Я всё равно не буду твоей, Пётр. Не буду… – по щекам катились слёзы. Мне уже не было страшно. Холодное, мрачное здание вдруг стало родным, понятным. Меня не пугали ни камера, запах которой въелся во все рецепторы, ни сокамерницы, чьи голоса стали роднее ветра. Меня страшил только он… Пётр Ястреб, что с убийственной регулярностью приезжал, чтобы подразнить морозным ароматом свежевыпавшего снега, сладостью дорогого парфюма, холёным и выспавшимся лицом.
Глаза Петра были черными, как ночь. Въедливыми, острыми, почти стеклянными. Глубоко посаженные, придающие взгляду резкость и звериную опасность. Кажется, он видит меня насквозь. Может распознать фальшь, ложь, игру. Он знал, что я вру…
Разве девочка, выросшая на пуховой перине с золотой ложкой во рту, может быть счастлива в тюрьме? Разве она может предпочесть казённую клетушку его шикарному дворцу? Вот только понимание, что именно ОН стал причиной падения моей семьи, не позволяло принять приглашение в золотую клетку. Он… Пётр Ястреб, превратил мою жизнь в ад.
– Арина, тебе достаточно сказать одно слово, и всё это закончится, – мужчина чуть наклонился и потянул носом. Упивался вонью, затхлостью. Наслаждался. Понимал, что в его руках моя жизнь, как крошечная мушка, и ему достаточно сжать ладонь, чтобы превратить меня в мокрое пятно. – Ты, наверное, думаешь, что это шутки? Нет. Эта тюрьма станет твоим домом на долгие десять лет. А я предлагаю тебе выход.
– Ты предлагаешь сменить один ад на другой. Так чем тюремный ад хуже твоего? Чем? Ты хочешь, чтобы я превратилась в игрушку? Чтобы стала твоей забавой? А я? Каково будет мне ложиться в постель с нелюбимым? С человеком, которого я ненавижу всей душой!
Не знаю, что именно так оцарапало его, то ли «нелюбимый», то ли «ненавижу». Но Ястреб дёрнулся, как от пощечины. Встал, навис надо мной хищником. Видела, что он сдерживается. Чего-чего, а терпения в этом стальном человеке предостаточно.
– Ты сдашься. Я тебе это обещаю, – прошипел он и стукнул в металлическую дверь, за которой стояла охрана.
Судорожно вдыхала шлейф его парфюма, так сильно напоминающего о жизни, которой меня лишили. Её попросту украли. И украл тот, кто сейчас шагает на свободу.
– Поосторожнее, – грубый и резкий, как звон бьющейся вазы, голос взорвал вакуум тишины. Я стояла, не в силах шелохнуться, и смотрела в большие, глубоко посаженные карие глаза мужчины, возвышающегося надо мной. Незнакомец с каким-то звериным остервенением сжимал меня за талию всего в паре сантиметров от пола и совсем не торопился возвращать вертикальное положение.
– Простите, – в голосе не было силы, я просто выдохнула это скупое извинение, с ужасом наблюдая, как он потянул носом в мимике хищника. И вдруг стало так жутко. Под тонким шёлком по спине пробежал разряд тока, я даже дёрнулась. – Вы меня отпустите?
– А вы обещаете держать себя в руках?
Мужчина, всё это время нависающий надо мной, стал выпрямляться, увлекая за собой, пока я не ощутила мягкость коврового покрытия. Вокруг нас сновали гости, наигранно делая вид, что не замечают странную парочку, застывшую в весьма неоднозначной позе в холле ресторана «Калипсо».
– Если уж вы выросли до того, чтобы пить алкоголь, то потрудитесь не обливать гостей! – он слишком медленно убрал руки с моей талии, только когда я твёрдо встала на ноги.
– Я же извинилась, – по черному матовому шелку его рубашки расплывалось мокрое пятно размером с Байкал! Мне вдруг стало так стыдно, что слёзы капельками ртути застыли в уголках глаз. Сквозь эту муть силуэт того, в кого я так стремительно влетела, казался просто гигантской холодной скалой. Хотелось рассмотреть его, но я не могла ни вдохнуть, ни моргнуть. Стояла как истукан и слушала его унизительные намёки.
– Петь, ну ты где? – знакомый мужской голос заставил вздрогнуть, и веки сомкнулись, изгоняя слёзы. А когда я распахнула глаза, то рядом со мной уже никого не было. Лишь густой аромат горелого кофе, застывший в воздухе туманом, напоминал мне о произошедшем.
– Ариш! Вот ты где!
Моя старшая сестра Лариса схватила меня за руку и потащила в торжественно украшенный зал. Чувствовала приторный запах пионов, которыми было завалено всё, что можно, он смешивался с купажом парфюма от доброй сотни приглашенных гостей, вызывая головокружение.
– Папочка, я её нашла, – Лара буквально толкнула меня за стол.
– Ну, можно как-то помягче? Я что тебе – игрушка? – фыркнула, стряхивая её руку.
– Ну, вы вечно как неродные! – зашипел отец и закатил глаза, пытаясь успокоиться. – Не позорьте меня. Тут собрался весь цвет города.
– Это же Ариша, – шикнула Лара и прижалась к плечу папы. – Не сердись на неё, папулька. Я лично прослежу за тем, чтобы твоя младшенькая не угодила в неприятности. Позора нам только не хватало сегодня! А она может.
Я отвернулась, чтобы не видеть этот спектакль притворства и лжи.
Так уж вышло, что свадьбы, юбилеи и даже скромные даты в нашем окружении принято отмечать помпезно. Списки приглашённых как под копирку кочевали с одного мероприятия на другое. Тут невозможно встретить ни одного чужого или хотя бы мало-мальски незнакомого человека. Все выверено, продумано и сделано для пользы всеобщего дела. А дело одно – власть и деньги.
И сегодняшняя свадьба младшей дочери мэра не стала исключением. Хоть гостей было и не очень много, зато какие! Семья губернатора сидела за столом гордых родителей, справа от них – клан банкиров, слева – нефтяники и повелители металлов, и только затем шли настоящие родственники. Вот так… Суровые правила жизни. Партнёры в наше время намного важнее бабушек и дядек.
– А это кто? – прошептала Лара и затрясла руку отца так, что хрусталь на столе зазвенел. Сестра кивала в сторону, где сидели родители молодых, а мне вдруг холодно стало. Что-то подсказывало, что не стоит поворачиваться. Кожа покрылась мурашками, я скинула руки под стол, пытаясь прогнать это навязчивое ощущение чужого взгляда.
– Пётр Ястреб? Ему здесь что нужно? И как вовремя! – отец засуетился и, сорвав со спинки стула пиджак, встал из-за стола и выскочил быстрее пули.
– Это что, кличка? – Лара тут же сдвинулась на его стул и зашептала. – Что за имя такое странное? Ладно, хоть не стервятник.
– Тебе-то что? – руки не слушались, а я не понимала причину. Ну подумаешь, меня спас от падения какой-то бугай. Что, впервые, что ли? Да нет. Я ещё утром умудрилась выпасть из собственной машины, зацепившись каблуком о коврик. Лара права, со мной постоянно что-то происходит. Я словно магнит для неприятностей!
