Лето 1978 года в Небраске разливалось густым, тягучим зноем, словно растопленный ирис на горячем асфальте. Солнце, безжалостный медный диск в выцветшем голубом небе, правило балом с рассвета до заката, превращая воздух в дрожащее марево над бескрайними кукурузными полями. Эти поля, плотной зеленой стеной подступавшие к самым окраинам городка Хармони Крик, были альфой и омегой здешней жизни. Они кормили, определяли ритм года – от весенней посадки до осенней уборки – и хранили свои тайны в шелесте высоких стеблей. Казалось, сам воздух здесь был пропитан сладковатым запахом силоса и пылью с проселочных дорог, взметаемой редкими пикапами.
Хармони Крик жил своей неспешной, почти сонной жизнью. Время здесь текло иначе, чем в больших городах, о которых Элис читала в своих книгах. Оно измерялось не минутами, а сменой сезонов, звоном церковного колокола по воскресеньям да гудком поезда, дважды в день нарушавшим полуденную дремоту. Главная улица, Мэйн-стрит, была витриной этого благополучия: аккуратные фасады магазинчиков, сверкающая чистотой аптека старого мистера Смита, кинотеатр «Звезда» с афишей какого-то пыльного вестерна, застывшей там, казалось, с прошлого лета. По тротуарам неторопливо передвигались жители, обмениваясь короткими кивками или замечаниями о погоде. Все всех знали, или, по крайней мере, делали вид, что знают. Жизнь текла по накатанной колее: работа, дом, воскресная служба, редкие выезды в окружной центр за покупками.
Но под этой пасторальной поверхностью скрывалось невидимое разделение. Городок, как и многие ему подобные, был негласно поделен на две части. Ближе к реке, на тенистых улицах с ровными газонами и солидными кирпичными домами, жили те, кого считали элитой. Врачи, юристы, владельцы крупных ферм и бизнесов, вроде отца Джесси, Тео, директора преуспевающей строительной фирмы. Здесь воздух казался чище, тишина – глубже, а взгляды – чуть более снисходительными. Ухоженные сады благоухали розами, поливальные установки чертили радуги над изумрудной травой, а у ворот стояли внушительные седаны и новенькие пикапы. Это был мир, где проблемы обсуждались шепотом за закрытыми дверями, а неприятности старались не выносить на публику. Семья Джесси принадлежала к этому кругу – их дом был одним из самых больших на Элм-стрит, с белым забором и безупречной лужайкой, где Аделаида, мать Джесси, часто возилась с цветами.
Совсем иная картина открывалась на другом конце Хармони Крик, ближе к железнодорожным путям и старым складам. Здесь дома были меньше, теснее прижаты друг к другу, краска на стенах местами облупилась, а заборы из штакетника покосились. Тут жили рабочие с местной фермы, мелкие служащие, семьи, едва сводившие концы с концами. Здесь жизнь была громче, проще и, возможно, честнее. Вечерами на крыльцах собирались соседи, из окон доносилась музыка кантри, а по пыльным улицам носилась ватага ребятишек. Элис жила именно в таком районе. Их небольшой домик на Оук-стрит был уютным, но всегда немного шумным – вечные перепалки со старшей сестрой Ханной, ворчание бабушки Гретты, уставший голос мамы Луизы после смены в больнице. Но Элис любила свой дом, свой район, где все было знакомо и понятно, хотя и чувствовала иногда укол зависти, глядя на просторный дом Джесси.
Несмотря на видимую простоту и открытость, особенно в «простом» районе, над всем городком довлел негласный закон – кодекс молчания. Были темы, которые не обсуждались. Были люди, о чьих делах предпочитали не знать. Слухи о мелком рэкете, о странных сделках, заключаемых по ночам на заброшенных фермах, витали в воздухе, но никто не решался произнести их вслух. Страх – не явный, парализующий, а тихий, въевшийся в подкорку – заставлял людей отводить глаза, пожимать плечами и говорить: «Не мое дело». Особенно если речь заходила о нескольких семьях, чье внезапное обогащение и дорогие машины вызывали перешептывания, но не более того. Этот страх был таким же неотъемлемым элементом пейзажа Хармони Крик, как кукурузные поля и пыльные дороги. И именно с этим молчаливым, невидимым врагом предстояло столкнуться Элис и Джесси, когда их детское любопытство бросит вызов сонному спокойствию городка. Пока же солнце клонилось к закату, окрашивая небо в оранжевые и лиловые тона, и вечерняя прохлада медленно опускалась на раскаленную землю, обещая лишь очередную тихую ночь в сердце Небраски.
На общественном теннисном корте, окруженном сеткой-рабицей, раскаленный воздух звенел от ударов мяча. Элис Фолкнер, тринадцатилетняя, худенькая, как тростинка, носилась по корту с яростной энергией, не замечая прилипших ко лбу рыжих прядей. Ее копна непослушных волос, обычно кое-как усмиренная ободком, сейчас превратилась в огненное облако. Удар, еще удар! Зеленые глаза, большие и выразительные, горели амбициями. Она не просто играла в теннис, она сражалась – с мячом, с жарой, с удушающей скукой этого городка, где самым захватывающим событием за последнее время стало открытие нового автомата с газировкой у бакалейной лавки. Каждый замах ракеткой был маленьким бунтом. Она обожала приключенческие романы, зачитывалась историями о Нэнси Дрю и мечтала о собственной тайне, о деле, которое вырвало бы ее из этой предсказуемой рутины. Иногда, лежа на кровати и глядя в потолок своей комнаты, украшенной постерами рок-групп и вырезками из журналов о путешествиях, она представляла себя отважной сыщицей, идущей по следу опасных преступников. Здесь, на корте, под палящим солнцем, эти мечты казались особенно далекими, но оттого не менее желанными. Ее движения были резкими, порывистыми, в них сквозило нетерпение, жажда чего-то большего, чем просто победа в очередном сете против Джесси.
– Ну же, Джесси, двигайся! – крикнула она, посылая мяч точно в угол корта. – Не спи!
Джесси Браун, ее неизменный партнер по теннису и лучший друг, вздохнул и с трудом отбил мяч. Он был полной противоположностью Элис – невысокий, плотно сбитый, с шапкой темных волос и россыпью веснушек по всему лицу, словно кто-то брызнул на него краской. Его движения были не такими резкими, но более точными, выверенными. Он играл не ради победы над соперником, а скорее ради самого процесса, ради возможности побыть рядом с Элис. В ее присутствии его обычная застенчивость немного отступала, хотя он все равно чувствовал себя неуклюжим рядом с ее бьющей через край энергией. Он тайком восхищался ее смелостью, ее способностью говорить то, что думает, ее неутомимой жаждой приключений, пусть даже пока вымышленных. Он знал, что она считает его немного медлительным, возможно, даже скучным, но все равно приходил на корт каждый раз, когда она звала. Его дом на холме, большой и тихий, с безупречным газоном и мамой Аделаидой, которая всегда пахла ванилью и свежей выпечкой, был полной противоположностью немного суматошному дому Элис. Его отец, Тео Браун, директор крупной строительной фирмы, часто возвращался поздно, и дом наполнялся ощущением порядка и стабильности. Джесси любил свой дом, но рядом с Элис мир казался ярче, опаснее и гораздо интереснее. Он отбил еще один ее мощный удар, и мяч, задев сетку, предательски упал на его стороне.
