* * *
Боль, холод… Как мне больно… и холодно… Я умираю… Странно, я полностью осознаю себя живым человеком, но понимаю, что умираю от холода, отсутствия воды и пищи… Снова умер, но смог пошевелить одной рукой… Я не знаю, сколько прошло времени, умирал я уже шестнадцать раз… или семнадцать? Неважно, всё это уже привычно. За это время я уже определил, что нахожусь в могиле. Как? Теснота, отчего практически невозможно было пошевелиться, и сыплющаяся вокруг сырая земля. Выжил, смог. Сосал сырую землю, стараясь обмануть желудок. Воздух был, немного, но был. Как я понял, это просела земля и он через щель поступал небольшими порциями.
Как же мне холодно. Я не чувствовал рук и ног, но, наверное, это даже к лучшему – когда я царапал промёрзшую землю, не чувствовал боли от ободранных ногтей и содранной кожи… Освободил вторую руку… Снова умер от переохлаждения… Страшно. Уже не помню номер этой смерти. Холодно и очень страшно.
Сколько прошло – неделя? месяц? – когда я ударом кулака проделал отверстие в земле и стал жадно хватать лёгкими воздух, шумно дыша при этом? Сил проделать отверстие шире, чтобы вылезти, у меня уже не хватило… умер.
Снова очнулся там же. Всё уже стало привычно, но были свежий воздух и просвет сверху. На поверхности был день и, кажется, шёл дождь, в дыру я разглядел покачивающиеся ветви деревьев. Похоже, могила находилась в лесу или на опушке. Листвы не было, ветви были голыми, но почки я рассмотрел отчётливо, хотя старался проморгаться от грязи и жижи, что стекала по стенкам проделанного прохода и капала на лицо.
Чувствуя, что скоро снова от переохлаждения протяну ноги, я с рычанием стал пробиваться наверх. Не смог, увеличил отверстие в промёрзшей земле – я не ошибся, земля действительно не оттаяла, на сколах был виден лёд – умер он переохлаждения. Когда очнулся, снаружи была ночь, однако я продолжил борьбу за жизнь. Не помню, какая она у меня, может, уже сотая… Не важно. Подкрадывается апатия… Нет, я смогу, я выберусь!
Скользя ногами по склизкой и мокрой земле могилы, вода через отверстие всё-таки попала внутрь, я с рычанием по пояс высунулся наружу и, помогая себе руками, рывком выбрался и свалился на прошлогоднюю листву, шумно дыша. Подгребая к себе ободранными руками листву, я уткнулся в неё лицом и заплакал. Не помню, сколько времени мне понадобилось, чтобы откопаться, но это время было самым тяжёлым в моей жизни.
Не знаю, какое сейчас время года, но думаю, весна. Где я находился, в каком времени и местности, тоже не знал, однако напавшая апатия, после того как покинул могилу, буквально раздавила меня.
– Встать! – негромко приказал я себе, продолжая тискать болевшими пальцами листву, и тут же заорал, будя в себе жажду жизни. – Встать!!!
С трудом приняв сидячее положение, я подполз к стволу дерева, в темноте было видно его тёмную массу, и, хватаясь руками за кору, которую пробороздили глубокие трещины, с трудом встал. Покачиваясь, я держался одной рукой за ствол, а другой балансировал. Ноги с трудом держали меня. Я все силы вложил в этот последний рывок, так что чувствовал полную обессиленность. Мысли путались, и я никак не мог сосредоточиться.
Пока прорывался на поверхность, я пытался проанализировать ситуацию. Но из-за недостатка информации быстро бросил это дело. Выводы были неутешительны. Я воскрес и был жив, хоть и умирал и воскресал в жутких мучениях, но был похоронен и шансы выбраться у меня были минимальны. Однако размышлял я и о том, где находился. По всем прикидкам после того смертельного ранения, когда меня разорвало почти пополам снарядом пушки «мессера», моё тело было похоронено. На это намекали все те вещи, что были на мне. Конечно, за всё то время, что я пытался выбраться, одежда пришла практически в полную негодность, но определить, что я был в командирском френче и галифе, смог. Даже нащупал кубари в петлицах. Да и попорчена она была попаданием снаряда. Он ведь не только тело повредил.
Так что по всем прикидкам я оказался на том же месте, где меня похоронили. Знать бы ещё, это сделали на месте ранения или отвезли куда? Ничего, выясню.
Думаю, я бы не вылез из могилы, если бы не один заинтересовавший меня факт. Воскресал я всегда в полном порядке. Во время копания я трижды ломал руку, как-то умудрялся, пальцы не в счёт. Один раз вообще указательный палец повис на коже, и пришлось её перегрызать, чтобы не мешал. Однако во время следующего воскрешения всё было в порядке. На руках и ногах ни царапинки. Ощупывая себя, я убеждался, что полностью здоров. А дальше следовало продолжение борьбы за жизнь, и я снова повреждал свои руки до такой степени, что нельзя было копать. Сколько раз я умирал от переохлаждения, обезвоживания, кровопотери? Много, я давно сбился со счёта.
Многие спросят, а куда я девал землю, копая? Под себя, куда же ещё? Так потихоньку и поднимался. Поднялся и выбрался.
Всё ещё не веря своей свободе, я продолжал стоять, трясясь от озноба и от холода, буквально упиваясь тем, что выбрался. Длилось это секунд десять, после чего я пошатнулся и ухватился за ствол обеими руками.
– Чтоб тебя, – тихо пробормотал я себе под нос.
Так, держась за дерево, я стоял и улыбался, размышляя о своей судьбе. Нет, то, что я столько умирал и воскресал, меня нисколько не удивляло. Со мной такое уже было. Ещё в моём времени я заживо сгорел в обломках вертолёта и очнулся здесь, в этом мире голый и живой. Так что воскрешение меня скорее озадачивало. Не зная о первопричинах этих событий, я просто не понимал, как на всё это реагировать, но своим новым умениям был рад. Чую, ещё не раз мне всё это пригодится.
Было темно хоть глаз выколи, луну закрывали густые тучи. Я их не видел, но звёзд не было видно, как и спутника, так что вывод напрашивался сам собой.
Хотелось есть. Нет, не так. Хотелось буквально жрать. Желудок сводило от голода. Видимо, именно поэтому был такой упадок сил. Пошатываясь, я сделал пару шагов вперёд и, ухватившись за низко висевшую ветку, нащупал грязными пальцами набухающие почки. Почти сразу я стал сдирать их зубами и, быстро пережевывая, глотать. Ненадолго желудок обману, дальше будет легче. Вернувшись обратно к дереву, снова прижался к нему. Я две ветви полностью обглодал, так что хоть немного, но дал желудку пищу. Теперь хотелось пить.
– Весна, – пробормотал я. – Похоже, середина или конец апреля. Где-то так.
Ощупав себя, я стал сдирать остатки формы. Галифе были ещё ничего, одна дыра на колене, а вот от френча и нижней рубахи остались одни только воспоминания. Содрав левый ободранный рукав, я отбросил его в сторону, поёживаясь от ночного холода и сырости. Обнажённое тело тут же стал остужать холодный ветерок. После этого, плюхнувшись на зад, я занялся галифе и сапогами. Да, на ногах у меня были мои старые добротные сапоги. Правда, их тронула сырость и тление, но хоть что-то. За неимением лучшего, как говорится.
