Сегодня красный гигант Эрр поблек, почти потух, заслоненный сияющей, ослепительной звездой-солнцем Фиоль накатившейся на его размытый приплюснутый диск. И теперь она будет катиться по нему, долго-долго катиться, красный гигант Эрр велик, очень велик. Давно, давно такого не случалось. Обычно все-таки солнце чиркало вскользь. Зашевелились, выползли на страницы газет-журналов, пропахшие нафталином астрономы, надо же, еще водились такие птицы, древние такие птицы-нелёты. Расправили, отряхнули перышки, прочистили глотки астрологи, оттеснили, отволокли за ножки потоптали и бросили прорвавшихся нелётов, запели трелями, рассортировали карты-схемы без циркулей из головы построенные и без калькуляторов рассчитанные, за-го-во-ри-ли таинственным шепотом, часто повторяясь, дабы вникли, уши развесившие, загипнотизированные неучи; развернули талмуды предсказатели, изречения наспех ночью сочиненные, и в старинные обложки завернутые; разложили карты гадалки, стали гадать на них и на чем придется, что под руку попадется. Гадание на пауке: берем паука, садим в банку, держим так дней шесть под тряпкой (можно двенадцать, не суть важно, главное принцип), затем тряпку поднимаем и смотрим, если жив паук – то жив на кого гадаем, а если мертв паук, тогда и… Принцип ясен, возможности безграничны. Так же по собачьему лаю. Выходим утречком во двор, слушаем, просим: ну-ка, собаченька, полай на суженого, или на звезду Фиоль (без разницы, суть не в том). Если долго лает собачка и близко, то близко суженый, уже после опохмелки подбирается к дому родному, или звезда Фиоль уже опасно близко к красному гиганту, может и упасть, нырнуть в газовый шлейф, в массе увеличиться и бубухнуть сверхновой, гореть нам тогда в аду кромешном тысячу лет и еще две остывать; а если далеко собаченька лает и коротко, то далеко суженый-ряженый, может и куда в другой домик забрел по ошибке впотьмах, или звездочка родная, ясно солнышко Фиоль, исказила орбиту, от происков гравитационного разбойника Эрр, удаляется теперь в дали неведомые и жить нам теперече без нее, сухари сушить, от ледника погибать, в цунами купаться; ну а если собаченька белая, да еще и большая, и вдруг она хромает на ногу заднюю левую, тогда… Суть методов ясна, возможности возрастают по экспоненте с увеличением исходных данных. Главное все всем понятно, зависимость прямая, а не какая-то косвенная, вероятностная, как у этих выскочек астрономов, ух, глаза бы не видели, спустились со своих гор, обсерваторий – кто вас звал? Кто на вас денежки государственные давал? Где результат – четкий однозначный? Какова зависимость между лаем и… Нет зависимости! Как нет зависимости? А вот один мой знакомый загадал и… Получилось же точь-в-точь. Флюктуация вероятности, говорите? А вот другая моя подружка взяла паука, держала его год (нет не кормила, так же нельзя, нарушится весь ход процесса, тряпку то нельзя до сроку поднимать). Ну, а когда подняла… Где паук? Так ведь и суженый же ряженый исчез. А вы флюктуация. Навыдумывают всякой галиматьи, слов вычурных, а сами бездельничают на государственной шее.
Однако настоящая наука занималась воистину серьезными вещами, а не какими-то парадами кратных звезд. Ведь, по логике вещей, те без нее успешно обходились многие миллионы лет, влиять на них непосредственно она покуда не могла, а потому и распылять свои силы на бессмысленное созерцание не собиралась.
Сегодня министр Науки был в приподнятом настроении, и дело было не в банкете, он ушел оттуда в самый разгар веселья, староват стал для оргий ученого совета, нет, ему очень понравилось утреннее совещание на кафедре Стратегии. Вначале все было как обычно, скучная рутина повторяющаяся всегда: доклад о неуклонном росте мощи и о том, что надо крепить и крепить ее родную; о вероломстве Республики, о ее реваншистских поползновениях, ползущих все дальше; о возможности адекватного, сокрушительного ответа-привета, если позовет труба; о том, сколько надо их – родимых кровинушек, собранных руками умелыми, сколько их требуется для полной адекватности с перевыполнением и о всяких таких прочих скучных, набивших оскомину вещах. А вот прения получились интересными. Рассмешил этот, как его бишь, подающий до сего момента надежды, бас-доцент. Весь зал рассмешил, даже заулюлюкали, когда увидели, что и министр, в гостевой ложе сидящий, слезы вытирает от смеха. Надо же такое выдумать? И ведь главное серьезно так говорил. Потому, наверное, и смешно получилось, если б улыбался, эффекта бы не получилось. Может, его в министерство Культуры перевести, поспособствовать, все равно накрылась его карьера научно-исследовательская, пусть там каким-нибудь цирком заведует, вдруг, будет больше толку, найдет свое новое призвание. Ну, надо же, что предложил: теоретически рассмотреть возможность ведения войны без ядерного оружия. Ой, рассмешил.
Поднимаясь в индивидуальном лифте, министр все еще улыбался. Он перестал улыбаться только когда зазвонил телефон. Обычно никто так поздно его не беспокоил. Улыбка совсем пропала, когда он понял что звонит: звонил, подпрыгивал на столе от нетерпения, красный телефон. Дрожащей рукой, моментально вспотев, министр Науки поднял трубку:
– Слушаю, Вас, Ваше Величество.
– Так, э-э, – сказали в трубке. Они были знакомы с говорившим очень долгое время, но тот опять запамятовал его имя. Министр подсказал.
– Да. Так вот. Подумайте там, у себя в министерстве, о таких вопросах. Первое, возможности ведения войны без ядерного оружия.
Министр Науки похолодел, он заподозрил чьим выдвиженцем являлся тот, кого они в спешном порядке, волевым решением, сняли с должности без всяких проволочек.
– Второе, вероятность ведения чисто оборонительной войны.
Министр открыл рот, челюсть его отвисла.
– Третье, прикиньте, с какой стороны подойти к задаче, заключения между нами и Республикой всеобъемлющего мирного договора.
У министра поплыло перед глазами, он наклонился проверить, с того ли телефона снял трубку, оказалось с того.
– И еще одно дополнение к последнему: нужно особо подработать взаимное запрещение на боевые действия на суше, включая не только материки, но и острова; на воде, охватывая всю толщу океанов, морей, озер и рек; в воздухе, имея в виду всю среду, вплоть до ионосферы и далее.
Министр лишился сознания, или ему просто хотелось этого. Он очнулся лежа животом на столе. Телефон еще говорил.
– Вам все ясно, э-э? – министр подсказал. – Срок, примерно три-четыре недели.
