Чего она хочет, я знал, как свои пять пальцев. Женщины настолько просто устроены! Погладь ее тут, почеши там, и бери ее тепленькую, питайся в свое удовольствие…
Наблюдай, как дрожь наслаждения превращается в озноб агонии.
И пока стекленеют широко раскрытые в изумлении глаза, дегустируй, смакуй медово-горький привкус чужой страсти.
Чернобровая томно проронила:
– Сейчас буду, – бросила на постель взгляд с поволокой желания и скользнула в ванную.
Простыни ВИП-номера – голубые, с огромными рыжими лилиями, хрустели чистотой. Их мятный аромат тонул в приторно-сладком мареве духов.
Я сел на кровать, сбросил шелковую рубашку, и отшвырнул ее в угол.
Стянул ботинки. Брюки снимать не стал – еще успеется.
Заводиться мне не требуется. Мучительный голод делает с телом то, что вожделение – с человеческой плотью.
За все свои века я не встретил еще ту, единственную, что подменила бы мой голод истинным желанием.
Чернобровая выскочила из ванной в одном пеньюаре – тонком, как рассветная дымка. Шоколадного цвета волосы разметались по плечам – острые углы удлиненного каре скрадывали излишнюю округлость щек.
Я с улыбкой похлопал по кровати, глядя в лихорадочно сверкающие глаза жертвы – темно-коричневые, как поздние сумерки.
Я прекрасно знал, что она сейчас видит. Совершенное мужское тело, шикарные волосы, идеальное лицо – тяжеловатая челюсть и высокий лоб придают ему мужественности. Ярко-голубые глаза, что так восхищают землянок. Мое тело – смертельное оружие. Таких как я человеческие женщины видят лишь в кино, в виртуальных каталогах, на мелованных страницах глянцевых журналов. И большинство из них – предметы хвастовства пластических хирургов и фотошоперов.
Я – настоящий. Моя кожа горяча, а губы – мягки. Я рожден соблазнять, и наблюдать, как угасают женщины в моих объятиях.
Как же я обрадовался, когда среди людей появились индиго! Сверхлюди, что не умирают после моей трапезы и, очень кстати, теряют память.
Мерзко скребли на душе кошки, когда оставлял за собой вереницу мертвых тел. Женщин, достаточно юных, чтобы породить зарю новой жизни, достаточно прекрасных, чтобы выбрать для этого достойного мужчину, породистого самца. Я жалел их, как жалел роскошные воздушные корабли, что ежегодно приносили в жертву богам.
Им бы плавать меж облаков, переносить рирров с одного конца света на другой. Им бы со свистом пронзать воздушные потоки, разрезая их напополам.
А они горят, и пеплом уносится во славу богов.
Я радовался, что все чаще встречаю индиго, и жертвы выживают, дав и мне не погибнуть. Остальные удовольствия шли бонусом.
Мне по нутру их гладкая кожа, прохладная и нежная, почти нечеловеческая. Их юные тела, о которых старухи-ровестницы не смеют и мечтать. И то, что пить из них можно не только химию желания, оргазма, но еще и энергию.
Индиго редки, но кто ищет, тот найдет непременно. Женщины, что пережили мужей, детей, внуков и правнуков не затеряются в толпе. След многих утрат на их лицах не стирается даже светом улыбки. Они смотрят вокруг, не видя красоты мира, не обращая внимания на мужчин.
Но и в них, очень глубоко, затертая страхом утрат и смертей, живет неистребимая жажда человеческого тепла, заботы и понимания. Надежды вновь ощутить себя живыми.
Чернобровая – одна из таких. И я предвкушал сладость ее настоянного на одиночестве возбуждения, горчинку ее скорби по любви. Незабываемый вкус энергии индиго.
Под серебром пеньюара просвечивало белье – простое, хлопковое.
Жертва подошла – уверенно, спокойно и плавно. Не виляя всем подряд, как пьяные от вожделения девицы – их в заведениях города как селедок в бочке.
Неспешно легла на постель, выгнулась кошкой и кивнула.
Я снял пеньюар, белье, освободив мягкие, но упругие холмы грудей, чуть округлый, подтянутый живот. Все, как и ожидал.
Провел рукой по молодому женскому телу – медленно, едва касаясь, но временами с нажимом. Туманные от вожделения глаза жертвы – вот и весь результат моих стараний. Ей не нужен был любовник, изощренные ласки, о которых мы с сородичами начитались в женских романах. Рирры давились от хохота, кривились от глупости, но глотали их как колючие кактусы. Чтобы потом показать жертвам то, о чем они мечтали, о чем не смели шептаться даже с близкими подружками, даже с мужьями и любовниками. Мы слишком заинтересованы в желании женщины – ее настоящей, сильной, страсти и похоти.
Чем больше наслаждения, восторга получает жертва от секса, тем сытнее мой ужин. С этой индиго все было несколько иначе. Она хотела лишь сбросить гормоны, освободить тело от гнета желания.
Я стиснул груди, приласкал соски и захватил один губами. Чернобровая не стонала, не смотрела с пораженным восхищением на то, как тщательно изображал я героя-любовника. Лишь чуть больше выгнулась под моими руками дугой и тяжело вздохнула.
Она хотела не меня – мужчину, что на одну жалкую ночь излечит сиротливое одиночество тела и души. А вот именно этого я дать ей не мог.
Я втянул губами второй сосок, разогревая ее и понимая, что тело в моих руках отвечает лишь инстинктами. Я словно нажимал на клавиатуру – и получал нужные слова. Она не хотела меня, как скороспелая нимфетка, что со стеснительной жадностью ищет любви. Не изнывала, как зрелая холостячка, чье тело ломает без мужской ласки. Она обошлась бы имитатором, но с теплым красавчиком приятней избавляться от излишка гормонов.
Мы нашли друг друга.
Голод обжег горло, на небе расправилась и зудела «губка» – тот самый орган, что процеживал и забирал гормоны из крови. Как всегда – привычное, неизбежное зло.
Тело вмиг пришло в боевую готовность. Я разделся, привстав, чтобы чернобровая увидела предмет гордости любого рирра. Половой орган – твердый, горячий, большой. Ровный и правильный, как на картинке.
Чернобровая смотрела искоса, без энтузиазма, но приоткрыла губы. Я впился в них поцелуем, лаская так, как лучшие фантазии-мужчины из женских романов. Жертва прильнула ко мне – ее прохлада была приятна, желанна.
Я устроился между ее ног и ритмично задвигался. Входил глубоко, задерживался, чуть двигаясь, почти выскакивал. Делал несколько поверхностных толчков и снова «погружался до самого дна».
Я знал технику. Орган налился сильнее, потяжелел, задрожал… Но нестерпимым было не желание оргазма. Голод, вот что подгоняло меня, заставляя ускорять танец бедер.
Словно кошка когтями саданула горло.
Вовремя – дыхание чернобровой зачастило, она наконец-то, будто выйдя из ступора, задвигалась, нагоняя жар в мой орган.
Я вбивался в нее все быстрее и быстрее… Жажда резанула глотку ножами, орган окаменел, налился до предела, и я впился иглами губки в шейную вену жертвы.
Я не чувствовал железного привкуса крови, ее тепла, биения струи. Я наслаждался тем, как уходит из горла боль.
