Было самое начало месяца листопада. Пришедшая на землю осень медленно и верно утверждала свой порядок: пригнула гибкие ветки кустов ягодами, пронизала лес серебряными нитями паутины, зажгла буйным пламенем листья на деревьях. Золочено-хрупкие, рудо-желтые вощеные, черемчатые резные, боканные, сочные кумашные и кое-где несдавшиеся до конца осеннему натиску, ещё зеленые, но уже подернутые бурым, глубокого цвета темного мха. Часть листвы уже облетела, пробивалась сквозь неё пока ещё зелёная трава, а между кронами деревьев виднелась ясная и теплая лазурь неба, какая бывает лишь золотой осенью. Шелестела листва, шептались травы, протяжно кричали птичьи стаи. Осень, щедрая хозяйка, ублажающая глаз и умиротворяющая душу, правила миром.
По осеннему лесу ехал всадник, и, казалось, был он погружен в глубокие думы и не замечал окружающего его осеннего великолепия, да и вообще ничего не замечал. Но это только казалось. Всадник был воином, и выработанное долгими годами ратных походов воинское чутье безошибочно указывало ему на скрытое присутствие рядом живого существа. И другое чутье, присущее уже непосредственно самому всаднику, и тоже отшлифованное годами занятия иного рода, подсказывало ему, что существо это человеческое, и присутствие его не таит угрозы. Тем не менее, чужое пристальное внимание раздражало всадника, но схватить наблюдателя в лесу, да ещё, будучи верхом, не представлялось возможным, поэтому всадник направил коня к примеченным густым зарослям, за которыми открывалась небольшая полянка, вынуждая тем самым любопытного незнакомца приблизиться. Всадник выехал на полянку, остановился, как будто осматриваясь, а потом резко развернулся и направил коня прямо в лядину, выхватил на скаку меч из ножен и принялся рубить ветки. Всадник был воином, и движения его были быстрее мысли, но тот, кто прятался за кустами, всё же оказался быстрей. Всадник вновь развернул коня и увидел на полянке отрока. Отрок – худой, роста среднего, на первый взгляд, обыкновенный смерд. Одет был отрок в порты, рубаху и меховую безрукавку, стянутую на поясе кожаным ремешком, с прикрепленными на нём тулом, налучьем и ножом в ножнах. На голове, неожиданно крупной для тщедушного тела, – шапка, натянутая до бровей, на ногах – мягкие кожаные сапожки без каблука, позволяющие предположить, что перед всадником всё же не простой смерд. В руках отрок, ни много ни мало, держал лук наготове, с натянутой тетивой и вложенной стрелой. Лук был хоть и небольшой, но не какой-нибудь охотничий, а настоящий боевой. Но самым дивным гляделось налучье. Поверх искусно выделанной кожи оно было изукрашено серебряными накладками – вещь явно дорогая, отроку неположенная.
– Кто таков будешь, малец? – небрежно спросил всадник и закинул меч в ножны – невелика опасность.
– В моих руках лук, и стою я на своей земле, а ты – я вижу – гость в этих краях, может, вовсе бродяга лихой, меч-то достаёшь без упрежденья, так что тебе по первой и называться, – дерзко ответил отрок тонким голоском.
– Всерьёз мнишь из этой палки гнутой меня убить, пострел? – усмехнулся всадник
– Убить, может, и не убью, а поранить сумею, – спокойно сказал отрок, но лук опустил.
– Ну что ж, коли не шутишь, придётся назваться. Игорь я – князь Киевский. Слыхал о таком? А земля, что ты своей называешь, под моей дланью. И довольно тебе терпение моё испытывать. Молви, кто ты и откуда.
– Вольг меня кличут.
– Свей что ли?
– Из поморян я. Из варинов. В веси Выбуты на заставе воеводы Яромира младший отрок при дружине. А ежели ты и вправду князь, где же твоя дружина? Или ты самолично в дозоре?
– Будет и дружина, отрок, мало не покажется. А пока давай-ка сказывай, как мне в эти самые Выбуты попасть.
– Следуй за мной, князь, – помедлив, промолвил отрок, убрал лук в налучье и змейкой скользнул между деревьев.
Всю дальнейшую дорогу по лесу отрок так и не приблизился к всаднику. Юрко мелькал между деревьями, петлял как заяц, дожидался князя и опять устремлялся вперед на безопасное расстояние. И лишь когда, деревья расступились, и князь выехал в открытое поле, раскинувшееся на берегу реки, отрок решился подойти.
– Вот, князь, общинные поля, через них переедешь, а там и будут Выбуты.
– А ты куда? Новых лиходеев караулить? Ты ж вроде как дружину хотел посмотреть, вот сейчас и увидишь, – князь соскочил с коня и цепко ухватил отрока за плечо. Его чуткое ухо воина уже услышало приближающийся конский топот. Да и отрок, видно, тоже внял, поэтому и поспешал скрыться, но на сей раз, князь был быстрей. Дружина приближалась с противоположной от реки стороны, через поле. Было в ней навскидку десятков семь человек, часть из них княжеские, часть воеводы Яромира, что ныне был посадником в Плескове. Дружина приближалась, и несколько человек, завидя князя, отделились от неё, и, ускорив конский бег, вскоре подъехали к князю. Был среди них и воевода Яромир, муж знатный, почтенных лет.
– Ох, и заставил ты нас поволноваться, князь, – спешиваясь, запыхавшимся голосом сообщил воевода. – Уж весь окрест хотели на ноги поднять.
– Олень там, на полянке в лесу, тушу найти, в село притащить, – распорядился князь окружившим его людям. – А ты воевода расскажи-ка мне, что за отроков в своей дружине пестуешь, что в Киевского князя стрелы метят? – недовольно спросил Игорь, обращаясь к Яромиру.
– Кто ж посмел, княже? Только скажи, три шкуры спущу с паршивца.
– Спустишь, спустишь, – усмехнулся князь и вытолкнул отрока, притулившегося у него за спиной, пред очи воеводы.
– Этот? – вдруг ахнул воевода и побледнел.
Отрок в натянутой на самые глаза шапке стоял, низко склонив голову. Весь вид его выражал полнейшее смирение и покорность.
– Этот. Узнаёшь смутьяна?
– Да, мой человек, – невнятно пробормотал воевода и, схватив отрока за руку, затащил его уже к себе за спину, где, стояли подоспевшие гридни его личной дружины. – Накажу, княже, ох, накажу, по всей строгости, хворостинкой пониже спины!
– Ладно уж, не усердствуй, воевода, но парубков своих учи князя от бродяги безродного отличать, – снисходительно промолвил Игорь и поднялся в седло, намереваясь ехать и, давая понять, что неприятное происшествие исчерпано.
Но тут один из гридней, рослый молодец, по прозвищу Сорока, приглядевшись к отроку, вдруг оглушительно захохотал.
– А малец-то с косой, – сообщил Сорока, не прекращая хохотать.
– А тебе, трещотка, слова не давали, – воевода злобно зыркнул на Сороку, так, что тот тут же поперхнулся своим смехом, но было уже поздно, князь развернул коня, и, вперив взгляд сначала в воеводу, потом в отрока, с изумлением спросил:
– Девка?
– Не серчай, князь, это ближка моя, Олёнкой кличут, – виновато молвил воевода. – Сирота она, вот дикаркой и растет, – воевода расстегнул и снял с себя плащ, и окутал им поникшие плечи девушки. – Дозволь, князь, лошадку ей дать, пущай едет себе в село, не потешит дружину.
