Дым пах горящей сосновой хвоей – густой сладкий аромат. Он сочился из стоявшего передо мной улья, а нежный ветерок разносил его по полям. Папа надавил на меха и выпустил еще одно облачко дыма, направив его на входное отверстие высокого деревянного ящика. Он отсчитал секунды, беззвучно покачивая головой, и наконец кивнул.
Руки у меня были полностью закрыты, но все равно задрожали, когда я приблизилась к улью. Мне никогда раньше не разрешали доставать медовые рамки, и я очень хотела сделать все точно так, как сказал папа. Тихонько охнув от напряжения, я подняла тяжелую крышку и положила ее на траву, стараясь не потревожить трех сонных пчел, ползавших сверху.
Папа выпустил побольше дыма в глубь улья и отошел назад, уступая мне место.
– Достань одну рамку, посмотрим. – Его голос звучал глухо – папино лицо закрывала плотная сетка. Даже по его смутно различимому профилю было понятно, что он доволен. Даже горд. Я очень надеялась, что не подведу его.
Обычно во время сбора урожая я трудилась на кухне вместе с мамой, Мерри и Сейди, а Сэмюэль помогал папе, таская к нам тяжелые рамки, полные меда. Я держала их, а мама брала широкий нож и проводила лезвием по сотам, уверенным движением срезая восковые печатки. Истекающие медом рамки отправлялись в большой металлический барабан, а Мерри и Сейди по очереди крутили ручку, пока содержимое сот не вытекало. После этого мед нужно было процедить.
Представляя, как мои сестры борются за место у очага, пока мама кипятит банки и выставляет их сушиться, я оглянулась на дом – Мерри и Сейди наверняка ссорятся и просятся на улицу. День был слишком чудесный, чтобы провести его у жаркой печки с железными ведрами. Словно соглашаясь со мной, где-то над головой прокричал ястреб, лениво круживший в лучах августовского солнца.
– Эллери, – позвал папа, и я повернулась к нему. – С первой рамкой может быть непросто. Иногда пчелы запечатывают края смолой, тогда придется выковыривать ее ножом.
– А это не разозлит пчел?
Я посмотрела в просветы между рамками. Привычное гудение стихло, но в нижних отсеках продолжалось движение.
– Нет, если все сделаешь правильно, – поддразнил папа, ничуть меня не утешив. Я чувствовала, что под сеткой он прячет улыбку. Когда мой отец впервые разрешил мне достать рамки, меня ужалили шесть раз. Это обряд посвящения.
Будучи дочерью пасечников, я, разумеется, уже успела познакомиться с пчелиными укусами, но повторять этот опыт не хотелось. Когда меня впервые ужалили, мои всхлипывания всю ночь мешали домочадцам спать. Плакала я не из-за распухшей руки, а из жалости к бедной пчелке, которая умерла после укуса.
Я просунула руку под сетку и утерла пот с лица, размышляя, с чего начать. В каждом отсеке было по восемь рамок, четко расставленных на одинаковом расстоянии. Я выбрала одну, поближе к середине, и осторожно покачала ее, проверяя бока. Рамка двигалась легко. Я задержала дыхание и извлекла ее из улья, стараясь не задеть соседние.
– Ну давай посмотрим.
Папа наклонился поближе, изучая плоды пчелиного труда. Кружево сот покрывало рамку. Некоторые ячейки были заполнены и запечатаны, но большинство пустовали. Папа задумчиво цокнул языком:
– Рано. Похоже, урожай будет поздний. Слишком снежная была зима. Ставь обратно.
Я с величайшей осторожностью вернула рамку на место и вздохнула с облегчением.
– Теперь следующую.
– Мы все будем проверять?
Он кивнул:
– Если уж взялись подкуривать пчел, значит, нужно тщательно осмотреть весь улей. Нас интересует не только мед. Мы распорядители ульев и защитники пчел, поэтому должны убедиться, что они здоровы и ни в чем не нуждаются.
Поставив дымарь на землю, папа приподнял верхний отсек, чтобы заглянуть в нижние. Отставив первый отсек в сторону, он пересчитал рамки во втором, достал одну и аккуратно смахнул двух пчел, осоловело цеплявшихся за соты.
– Ну-ка скажи мне, что ты видишь.
Я напрягла зрение, всматриваясь в рамку сквозь сетку. Здесь было больше сот, золотых, похожих на цветные стекла. В середине почти каждой ячейки виднелась белая крапинка не больше ячменного зерна.
– Это ведь яйца, да?
– Очень хорошо. И что это значит?
Вопрос застал меня врасплох, я почувствовала себя школьницей, маленькой, не старше Сейди, с торчащими коленками.
– Что матка откладывает яйца?
Папа хмыкнул, соглашаясь с моим утверждением и предлагая продолжить.
– А если она откладывает яйца, то это хорошо, так ведь? Рой здоров.
Папа согласно кивнул:
– Это значит, что у колонии есть матка. – Он указал на яйца. Его жесты, обычно уверенные и быстрые, замедлились из-за толстых перчаток. – Яйца такого размера означают, что матка заглядывала сюда не больше трех дней назад. Когда проверяешь ульи, нужно всегда искать свежие яйца. Если их нет, значит, рой вымирает.
Папа поставил рамку на место, достал еще одну и показал мне личинки – пухлые белые комки, совсем не похожие на жужжащих у нас во дворе пчелок. В другой рамке лежали куколки, запечатанные в медовые коконы. Они спали, продолжая расти.
– Эти вылупятся уже через несколько дней, – с одобрением произнес папа. – Новые рабочие пчелы или трутни. Наш улей процветает, Эллери. Давай-ка поставим все на место, и пусть просыпаются. Проверим мед в следующем месяце.
